Наследование и кровная месть(по материалам раннесредневековой скандинавии)

Задолго до записи областных судебников в скандинавском обществе сложился сложный комплекс правовых норм, связанных с тремя важнейшими сферами кровнородственных отношений: порядком наследования имущества, системой выкупов за преступления против личности, а также институтом кровной мести. Областные законы Норвегии, Швеции и Исландии, записанные в XII–XIV вв., особое внимание уделяют степеням родства в семейном коллективе. Очевидно, что, чем ближе родство, тем безусловнее право мести, а также право получения выкупа или наследства.

Полтора века назад, в 1842 г., немецкий ученый Вильгельм Вильда заметил некую связь между исполнением кровной мести и наследованием имущества у древних скандинавов.[1] В 1866 г. на эту проблему обратил внимание отечественный историк С. М. Шпилевский, усмотревший зависимость наследования от «восстановления чести убитого», имея при этом в виду исполнение кровной мести.[2] С тех пор многие исследователи так или иначе касались вопроса о существовании такой зависимости в разных регионах, однако ее характер до сих пор остается малоизученным.[3]

Связующим звеном между кровной местью и порядком наследования является система выкупов. Месть и принятие выкупа были традиционной реакцией на «обиду», восходили к глубокой древности и, по-видимому, долгое время существовали параллельно. Так, Тацит свидетельствует о порядке принятия имущественной компенсации за убитого родственника у древних германцев.[4] Несмотря на разновременное происхождение кровной мести и порядка наследования, ибо, как указывал А. Я. Гуревич, первая возникает в условиях общинно-родового [202] строя, а последний лишь в период его разложения,[5] нет серьезных оснований усматривать в упоминании Тацита ранние следы процесса вытеснения кровной мести. Выкуп не подразумевал ее исключения из правовой практики, в сущности, являясь одним из проявлений мести в виде возможной почетной компенсации гибели родича или какого-либо иного ущерба.

Тесная взаимосвязь выкупа с кровной местью отражена в ряде статей норвежских областных законов, фиксирующих положения, по которым пострадавшая сторона имела право «на полное возмещение» либо на «удовлетворение кровью или объявление (обидчика. — С. Н.) вне закона».[6] Обидчик, в судебном порядке объявленный вне закона, лишался всех гражданских и имущественных прав и, следовательно, мог быть безнаказанно убит (по-видимому, в первую очередь теми, кто был заинтересован в его смерти, а именно — родичами погибшего или пострадавшего от его руки). Как правило, кровная месть ограничивалась другими способами: во времени (на месте преступления или в определенный промежуток времени), в пространстве и т. д. Таким образом, выкуп и кровная месть шли рука об руку, и основные получатели выкупа в иных ситуациях являлись законными мстителями. Аналогичный параллелизм существовал и в определении получателей/плательщиков выкупа и наследников имущества. Перечни наследников и родственников, имеющих отношение к выкупу, в скандинавских областных законах близки по своему составу. Расхождение заключается в наличии или отсутствии в этих перечнях родичей по женской линии, а главное — в отсутствии в подавляющем большинстве случаев женщин среди основных получателей/плательщиков выкупа. Именно потому, что получение выкупа являлось заменой кровной мести, среди получателей и плательщиков основной компенсации присутствуют лишь мужчины. В силу понятных причин женщины не рассматривались в обычном праве как потенциальные мстители и — как правило — не могли даже вести дело об убийстве своего родича.[7] Однако даже в этом случае по нормам скандинавских сборников права прослеживается связь наследования имущества и принятия выкупа. Согласно практически идентичным нормам законов Фростатинга и исландского «Grágás», дочь, будучи единственным ребенком погибшего, допускалась в число основных получателей (а также плательщиков) выкупа вплоть до момента своего замужества, так как являлась прямой наследницей отца.[8] [203]

Очевидно и частое совпадение очередности принятия этого права/обязанности. Так, по законам Фростатинга, оговаривается идентичность порядка принятия выкупа с очередностью получения наследства. Судя по одной из норм «Grágás», компенсация распределяется между ветвями рода в том же порядке, что и наследство.[9] В случае гибели человека, законным образом не введенного в семью, даже при том, что его отец известен, возмещения должны требовать его родственники по материнской линии, при этом специально оговаривается, что эти же люди имеют право на наследство после него.[10]

Учитывая, что выкуп принимали родственники, рассматривавшиеся как потенциальные мстители за убитого, логично предположить некий сложившийся порядок и в принятии долга/права мести. Такой порядок действительно зафиксирован в некоторых скандинавских областных сборниках права. Согласно большинству шведских областных законов, право на месть имел ближайший наследник убитого. В «Гуталаге» существует отдельная норма, в соответствии с которой право на кровную месть и на выкуп передавалось по наследству.[11] С. Д. Ковалевский приводит порядок наследования кровной мести по «Хельсингелагу», одному из поздних и тем не менее наиболее архаичных областных законов Швеции: 1) сын; 2) отец; 3) брат; 4) сын сына; 5) дед по отцу; 6) племянник, сын брата; 7) племянник, сын сестры; 8) сын дочери; 9) дед по матери; 10) дядя по отцу; 12) дядя по матери, далее «как все другие наследства».[12]

Таким образом, очевидно, что кровная месть, как и право на выкуп, переходит по наследству и в большинстве случаев — вместе с имущественным наследством.

Очередность мщения часто выдерживается и по материалам, которые предоставляют нам скандинавские саги. Один из ярких примеров существования такой очередности на практике есть в «Саге о Харальде Прекрасноволосом» («Круг земной» Снорри Стурлусона). Ярл Эйнар в висе укоряет своих старших братьев в том, что они, в отличие от него, медлят отомстить за погибшего отца:

«Видно, Хрольв и Хролав
Медлят сталь направить
В стан врага. Но время
Для мести приспело.
Добро ж, молчун Торир,
В Мере тешься медом,
Покуда мы бьемся
С убийцей отцовым». [204]

По следующей висе, сказанной после свершения мести, видно, что Эйнар нарушил сложившуюся очередность исполнения мести из-за нерешительности братьев, чье старшинство обязывало их мстить прежде него:

«Мудры в счете норны,
Достало и четвертого,
Дабы, мстя за Рогнвальда,
Столп дружин обрушить…».[13]

Возможность такого же нарушения порядка, но уже в процессе судебного преследования, оговаривается в законах «Grágás». В случае, если старший брат передает свое право на иск по делу об убийстве какому-то иному лицу, в то время как младший брат ведет дело лично, судебное разбирательство следует вести по иску последнего.[14]

Таким образом, если кровная месть на каком-то этапе становится частью наследства или, что скорее — порядок наследования соответствует ранее сложившейся очередности мстителей (строится по той же схеме кровно-родственных отношений), зависело ли от исполнения кровной мести само получение наследства после убитого родича?

Ни в норвежских или шведских сборниках областных законов, ни в исландском «Grágás» нет норм, ставящих наследование в прямую зависимость от исполнения кровной мести.

По мере развития обычного права, еще до фиксации его в письменных источниках, кровная месть постепенно теряет характер долга, трансформируясь в право родственников мстить убийце или взять компенсацию за убитого родича.

Однако материал саг постоянно подчеркивает превосходство в глазах скандинава кровной мести над выкупом. В одной лишь «Саге о Греттире» существует несколько ярких примеров такого отношения. Так, Хьярранди, дружинник ярла и брат Бьёрна, убитого Греттиром за словесное оскорбление, в ответ на предложение выкупа отвечает, что «не собирается торговать своим братом».[15] Впоследствии оба брата Бьёрна также погибают при неудачной попытке мести за него. Ярл, у которого те находились на службе, произносит следующие слова: «Они были такие молодцы, что не пожелали продавать один другого» (т. е. не взяли за родича выкуп и предпочли кровную месть).[16] В той же саге Торстейн, сын Кугги, отказываясь от выкупа, заявляет, что в его семье «пока хватает родичей, чтобы кончить дело либо объявлением вне закона, либо кровной местью».[17] [205] В отличие от правового материала, обязательный характер мести прослеживается по многих сагам, в том числе по «Саге о людях из Озерной Долины», где смертельно раненый Ингемуд, пользовавшийся славой мудрого и гуманного человека, перед кончиной посылает предупредить своего убийцу о неминуемой мести, которая должна последовать со стороны его сыновей.[18]

Сколь ни критически следует подходить к сведениям скандинавских саг, тем более к содержанию многочисленных диалогов их персонажей, все же настойчивое повторение данного сюжета позволяет составить определенное мнение об отношении в скандинавском обществе к исполнению кровной мести, которое веками сохранялось в устной традиции и, по-видимому, оставалось актуальным ко времени ее письменной фиксации и обработки.

Мужчины, медлившие с исполнением кровной мести, подвергались моральному осуждению со стороны своих родственников, против них было настроено и общественное мнение. Не в последнюю очередь отсюда в скандинавских сагах чрезвычайно распространен сюжет «подстрекательства» со стороны женщин, которые, как правило, не имели возможности собственноручно исполнить кровную месть, но пеклись о чести и репутации рода.

Тем не менее отношение к мести или активному судебному преследованию, влекущему за собой объявление убийцы вне закона, как к явлению более почетному, чем мирное урегулирование, можно проследить и по нормам областных законов Швеции, Норвегии и Исландии.

Среди областных сборников права Скандинавии в этом смысле особенно выделяется «Гуталаг», в соответствии с нормой которого убийца мог предложить выкуп ближайшему родственнику погибшего лишь спустя год после убийства. Только тогда принимавший выкуп родич считался ненавлекшим на себя позор. Подразумевалось, что в течение года убийца подлежал кровной мести без права откупиться. Но и по прошествии этого срока пострадавшая сторона могла еще дважды отказываться от компенсации, тем самым продлевая возможность отмщения.[19] Любопытная норма существует в сборнике областных законов Гулатинга, в соответствии с которой запрещалось требовать возмещения более чем три раза в том случае, если не предпринимались какие-то действия для исполнения кровной мести.[20] После перечисления трех ближайших родственников (сына, отца и брата — именно в такой очередности), на которых прежде всего возлагалось ведение дела об убийстве, в исландском «Grágás» говорится, что если кто-либо из них желает разрешить конфликт [206] миром, а кто-то стремится преследовать убийцу в рамках закона, свобода действия предоставляется последнему.[21]

Наконец, в полном противоречии со сведениями, почерпнутыми из сборников областных законов, судя по которым получение выкупа сопровождается гарантиями мира и нарушение подобных обещаний является тяжким преступлением, в скандинавских источниках существуют отголоски тех времен, когда жажда мести, сохранявшей характер долга, могла быть неудовлетворена даже после принятия компенсации за убитого родича. Так, в эпической песне «Речи Сигрдривы» валькирия предупреждает Сигурда:

«…не верь никогда
волчьим клятвам, —
брата ль убил ты,
отца ли сразил:
сын станет волком
и выкуп забудет».[22]

В сагах, в отличие от областных законов, хорошо прослеживается зависимость наследования имущества и общественного статуса от исполнения кровной мести. Характерен сюжет с почетным хозяйским местом, которое в ряде случаев либо сознательно не занимается наследником до исполнения кровной мести, либо этому препятствуют его родичи. Например, показательно решение сыновей Ингемуда не пользоваться общественным положением их убитого отца и не занимать его места ни дома, ни на пирах, пока он не будет отомщен.[23] В «Саге о людях из Озерной Долины» делается особый акцент на хозяйском месте в доме, ибо именно на нем проводит оставшееся до кончины время смертельно раненый Ингемуд.[24]

В «Саге о битве на Вересковой Пустоши» исландец Бард, попытавшийся сесть на место своего убитого старшего брата, встретил резкий отпор со стороны матери, которая ударила его по лицу и запретила ему там сидеть, пока тот не отомстит за своего родича. Затем она принесла своим сыновьям камень вместо хлеба со словами: «Вы не достойны лучшего, чем камень, потому что не мстите за брата и позорите свой род».[25]

Речь, по-видимому, идет о почетном сиденье, символизировавшем в Скандинавии право главы семьи и собственника имущества. Порядок вступления на это место (своеобразный ритуал введения в наследство) [207] А. Я. Гуревич прослеживает по «Саге об Инглингах»:[26] «В то время был обычай, что, когда справляли тризну по конунгу или ярлу, тот, кто ее устраивал и был наследником, должен был сидеть на скамеечке перед престолом до тех пор, пока не вносили кубок, который назывался Кубок Браги. Затем он должен был встать, принять кубок, дать обет совершить что-то и осушить кубок. После этого его вели на престол, который раньше занимал его отец. Тем самым он вступал в наследство после отца».[27] Аналогичный обряд восхождения на отцовский престол описан и в «Саге об Олаве сыне Трюггви».[28]

Подобный же порядок присутствует в нормах скандинавских сборников областных законов. В соответствии с одной из норм законов Гулатинга, наследник умершего человека занимает его хозяйское место в доме.[29] Сидя именно на этом месте, подчеркивавшем гражданские и имущественные права владельца, по законам Фростатинга, хозяин принимает вызов в суд и защищает свою собственность.[30]

Следовательно, недопущение медлившего с местью индивидуума на указанное сиденье приобретает смысл более глубокий, чем простое моральное осуждение. Осознанное решение не занимать это символическое место до исполнения кровной мести, вероятно, может означать временный добровольный отказ от вступления в права наследника имущества и общественного статуса.

По-видимому, данный сюжет, не зафиксированный в письменном праве, но присутствующий в сагах, аккумулирующих в себе многовековую устную традицию, указывает на существовавшую некогда действительную зависимость наследования от исполнения кровной мести. Таким образом, это еще один отголосок древних представлений о кровной мести, как о долге, связывавшем семейный коллектив. [208]

--------------------------------------------------------------------------------

Примечания
[1] Wilda W. E. Geschichte des deutschen Strafrecht. Halle, 1842. Bd I. Das Strafrecht der Germanen. S. 171–172.
[2] Шпилевский С. М. Союз родственной защиты у древних германцев и славян. Казань, 1866. С. 55.
[3] Косвен М. О. Преступление и наказание в догосударственном обществе. М.; Л., 1925; Хачатуров Р. Л. Становление права (на материале Киевской Руси). Тбилиси, 1988; и др.
[4] Тас. Germ., XII (Корнелий Тацит. Л., 1969. С. 362).
[5] Гуревич А. Я. Большая семья в северо-западной Норвегии в раннее средневековье (по судебнику Фростатинга) // СВ. М., 1956. Вып. VIII. С. 81.
[6] Gul. 196 // The Earliest Norwegian Laws, Being the Gulathing Law and the Frostathing Law / Tr. by L. W. Lasson. N. Y., 1935. P. 143.
[7] Gr. II, 335/24–6 // Laws of Early Iceland. Grágás I / Ed. and tr. by A. Dennis, P. Foote, R. Perkins. Winnipeg, 1980. P. 216.
[8] Fr. VI, 4; Gr. I. P. 200–201 // Laws of Early Iceland. P. 181.
[9] Fr. V, 18. Р. 328; Gr. I. P. 168.
[10] Gr. I. P. 169.
[11] Gut. I, 14 // Holmbäck Å., Wessén E. Svenska landskapslagar: Tolkade och förklarade för nutidens svenskar. Stockholm, 1933–1946. Ser. 4.
[12] Ковалевский С. Д. Образование классового общества и государства в Швеции. М, 1977. С. 129; HLÄ, 15 // Holmbäck Å., Wessén E. Svenska landskapslagar. Ser. 3.[13] Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980. С. 58.
[14] Gr. I. P. 168.
[15] Сага о Греттире. М., 1976. С. 43.
[16] Там же. С. 45.
[17] Там же. С. 47.
[18] Vatnsdoela Saga / Tr. by G. Jones. Princeton, 1944. P. 67
[19] Gut. I, 13 // Holmbäck Å., Wessén E. Svenska landskapslagar. Ser. 3.
[20] Gul. 186. P. 140.
[21] Gr. I. P. 157.
[22] Речи Сигрдривы // Старшая Эдда. М., 1975. С. 287.
[23] Vatnsdoela Saga. P. 66.
[24] Ibid. P. 67.
[25] Heiðarviga Saga // Íslenzk fornrit. Reykjavík, 1938. B. III. Bl. 276–277.
[26] Гуревич А. Я. Норвежская община в раннем средневековье // СВ. М., 1958. Вып. XI. С.9.
[27] Снорри Стурлусон. Круг земной. С. 31.
[28] Там же. С. 20.
[29] Gul. 115. P. 113.
[30] Fr. X, 2. P. 343; Fr. X, 31.

материал взят отсюда: http://norse.ulver.com