“Litlu síðar urðu menn varir við það, að Glámr lá ekki kyrr.”
Grettis saga, cap. 34.

«Немного погодя люди стали замечать, что Гламу не лежится в могиле».
«Сага о Греттире», гл. XXXIV.

The article deals with the analysis of folklore characters in the Old Icelandic Íslendinga sögur. The author’s attention is focussed on draugar — people who come back after death. These folklore characters are considered in the light of modern philosophy concerning soma. All draugar retain the body they had during life, and this body is a temporal borderline between life and death.

В «сагах об исландцах» в контекст общего сюжета бывают включены истории о том, как некий человек после смерти «не лежал спокойно [в могиле]» (lá ekki kyrr), а бродил по округе, иной раз наведываясь и на хутора, причем его похождения обычно приносили людям большие несчастья и влекли за собой череду новых смертей. Он мог, например, ночь напролет скакать на коньке крыши, сотрясая и разламывая весь дом, убивать скот и людей, швыряя их что есть силы о землю, сводить с ума одним своим ужасным видом. Люди, встретившие такого «ожившего мертвеца», могли явственно видеть его фигуру и черты лица. Вступая в схватку с непрошеным ночным гостем, или спускаясь к курганному жителю за сокровищем, герои саг ощущают прикосновения «ожившего мертвеца», его удары, душащие железные объятья, и, в свою очередь, сами наносят ему удары, ранят его оружием, отрубают ему голову.

Почти во всех описываемых в сагах ситуациях контакта между «ожившим мертвецом» и живыми людьми не приходится сомневаться в том, что выходящий из могилы, называемый словом ‘draugr’ (сов. исл. draugur, фар. dreygur, норв. диал. draug, др. дат. drog), которое родственно др.-в.-нем. gitrog, др.-н.-нем. getroc, ср.-нид. ghedroch(t) ‘обман’, др.-сакс. bidriogan, др.-в. нем. triogan ‘обманывать’, ‘вводить в заблуждение’, др.-инд. drôgha ‘причинение вреда’, drûha ‘неблагосклонный, недоброжелательный’, авест. draoga ‘ложь’, др.-ирл. auddrach ‘призрак’ инд.-герм. *dreugh ‘вредить’, ‘обманывать’ [Vries 1957]), не есть злой дух, полупрозрачный призрак с неверными очертаниями, но именно мертвый человек, обладающий чувственно осязаемым телом. Ночные скачки на крыше, убийства людей, сопровождающиеся нанесением им тяжких телесных повреждений (у жертв «ожившего мертвеца» часто оказываются переломанными все кости), сражения с пришельцами из мира иного возможны лишь при условии, что «оживший мертвец» обладает телом, наделенным определенными физическими параметрами (формой, плотностью, весом, протяженностью и проч.).

И в самом деле, описанию физических параметров тела «ожившего мертвеца» — его величины, веса, а также некоторых антропометрических характеристик — величины роста, цвета кожи, чертам сходства или различия по отношению к телу живого «саги об исландцах» уделяют немало внимания. Именно характерные особенности телесного облика «ожившего мертвеца» выделяют его из среды живых людей, позволяя узнать в нем пришельца из мира иного. Как же меняется человеческая телесность за порогом смерти? С чем исландская традиция связывает возможность «оживания» покойного, который до некоторого времени лишь «лежит спокойно» в своей могиле? В нашей статье мы рассмотрим именно эти аспекты представлений о посмертной участи человека в древнеисландской культуре.

Один из самых парадоксальных, на наш взгляд, рассказов об «оживании» мы встречаем в «Саге о гренландцах» (гл. VI), где идет речь о женщине, умершей от болезни. «Вскоре болезнь пришла и в дом Торстейна Черного, и первой заболела его жена Гримхильд. Она была огромного роста и сильная, как мужчина, но болезнь свалила и ее. Сразу после этого заболел и Торстейн, сын Эйрика, и некоторое время они оба лежали больные, пока Гримхильд не умерла. Когда она умерла, Торстейн Черный хотел выйти за доской, чтобы положить на нее труп. Тогда Гудрид сказала:

— Возвращайся поскорей, друг!

Тот обещал сразу же вернуться. Затем Торстейн, сын Эйрика, сказал:

— Странное что-то творится с нашей хозяйкой. Она приподнимается на локтях, и спускает ноги с постели, и нащупывает ими свои башмаки.

Но тут вернулся Торстейн Черный, и Гримхильд опустилась на постель так тяжело, что все бревна в доме заскрипели.

Торстейн Черный сделал гроб для тела Гримхильд, положил тело в гроб и увез хоронить. Он был мужчина рослый и сильный, но и ему понадобилась вся его сила, чтобы вытащить гроб из дома» [Исландские саги 1999, I, 464–465].

На первый взгляд, в событии, о котором рассказывается в этом эпизоде, нет ничего сверхъестественного, а тем более зловещего. То, что к тяжело больной женщине, находящейся на грани жизни и смерти, и которую даже считали мертвой, внезапно возвращается былая сила, и она пытается встать с постели — чудесный, но не вовсе невозможный случай, и больше всего это повествование напоминает современному читателю рассказ о неожиданном исцелении, о счастливом возвращении к жизни, но не о вселяющем ужас «оживании» мертвеца, так как в своих действиях Гримхильд абсолютно уподобляется обыкновенной живой женщине. Тем не менее, очевидцы считают это событие странным, ибо тело мертвого человека, каковым, по их мнению, является Гримхильд, не может самопроизвольно приходить в движение.

Однако из текста саги остается совершенно неясным, на основании каких наблюдений домочадцы констатируют факт смерти Гримхильд. Мы не встречаем здесь ни описания предсмертной агонии, ни иных сведений о физиологических процессах, происходящих внутри умирающего тела. Отсутствует также единый субъект, выносящий суждение о том, что тот или иной человек является мертвым. Наконец, отсутствует и фиксация момента смерти как завершения жизни живого тела. Сама смерть в данном эпизоде — не биологическое, физиологическое событие, происходящее в сфере тела, но то, что происходит в сфере социума, ибо момент смерти здесь — не конец жизни тела, но начало погребального обряда. Лишь с внезапным «пробуждением» Гримхильд смерть приобретает черты телесности, вселяется в тело, и делает это тело собственным орудием манифестации. Люди не знают наверное, мертва Гримхильд или нет, но узнают в ней мертвую по изменениям, произошедшим в ее теле: оно становится необыкновенно (то есть не так, как у живой) тяжелым. Об этом изменении, которое делает Гримхильд выходящей вон из ряда живых, в таком коротком эпизоде упоминается дважды: после неожиданного пробуждения она вновь опускается на кровать, и ее тело касается постели так тяжело, что в доме скрипят все бревна, и затем мужу покойной требуется вся его недюжинная сила, чтобы вынести гроб с телом из дома. Упоминания об этом служат в саге дополнительным свидетельством в пользу того, что Гримхильд действительно мертва. Таким образом, тело Гримхильд окончательно определяется в тексте саги как мертвое ретроспективно: оно утрачивает антропологические параметры, присущие телу живому — становится необыкновенно тяжелым — следовательно, Гримхильд мертва, и речь идет об «оживании покойной», но не о ее кратковременном выздоровлении.

Приобретя некоторые качества мертвого, тело Гримхильд продолжает функционировать, подобно живому, то есть, движется. Это причудливое сочетание телесных качеств «мертвеца» и функций «живого» в одном теле и порождает эффект ужаса, сопутствующего рассказам об «оживании».

Каким образом становится возможным это невозможное сочетание? Жива ли Гримхильд, или она мертва? Как мы говорили выше, ясных, определенных, единых критериев, как и единого субъекта, определяющего свершившийся факт смерти как некую точку временного континуума, в саге нет. Тело определяется как мертвое ретроспективно, исходя из необратимых изменений, произошедших в нем через некоторое время после биологической смерти. То есть, между моментом смерти и моментом определения тела как мертвого существует длительный временной промежуток, на протяжении которого и происходит «оживание». Смерть в саге — не точка на оси времени, а ее отрезок, не событие, а состояние.

Онтологическим основанием этого временного зазора в саге является функционирование человеческого тела, обладающего качествами мертвого, таким образом находящегося в промежуточном состоянии между жизнью и смертью. Некротические изменения в сфере телесности, о которых идет речь в «сагах об исландцах», отсылают аудиторию не к биологической, но к мифологической реальности, обнаруживая в «оживающем мертвеце» представителя иного, потустороннего мира. Далее мы рассмотрим более подробно основные качества телесности «оживающих мертвецов», наиболее часто упоминаемые в «сагах об исландцах».

Необыкновенно тяжелый вес — одна из устойчивых характеристик тела «оживающего мертвеца». Этим же качеством обладает тело пастуха Глама в «Саге о Греттире» (гл. XXXII). В ночь под Рождество он присматривает за овцами на выгоне, и не возвращается домой. Люди находят его тело, видят вокруг следы борьбы и полагают, что он погиб в схватке со злым духом, чьи огромные следы ведут в горы. О том, что Глам мертв, судят на основании некротических трансформаций, которым подверглось его тело: «Hann var dauðr og blár sem hel, en digr sem naut» «Был он мертвый и синий как Хель, а толстый как бык» (Gr., cap. 32). Мертвое тело Глама пытаются отнести в церковь, но людских сил оказывается не достаточно, поэтому его хотят везти на лошадях. Некоторое время лошади везут его со спуска, но как только спуск заканчивается, труп уже не могут сдвинуть с места. По этой причине тело Глама хоронят вне пределов церковного двора, как уже было принято в Исландии в то время. Через некоторое время после погребения начинаются его «оживания».

В одном из фрагментов текста «Саги о Битве на Пустоши» (гл. IX) рассказывается о путешествии траурной процессии с телом могущественного хёвдинга Стюра Убийцы. Его надлежало похоронить возле церкви на Лавовой Пустоши, построенной им самим, которая находилась достаточно далеко от места гибели Стюра, для этого и было предпринято это путешествие. Но внезапное увеличение веса мертвого тела помешало дальнейшему продвижению процессии, и его пришлось предать временному погребению в пустынном и безлюдном месте. «Когда день клонится к вечеру, лошади больше не могут тащить труп и злобно огрызаются. Труп сделался таким тяжелым, что они оставили его на песчаном холме возле какого-то заброшенного дома, принесли туда камни и засыпали его» [Исландские саги 2000, 57].

О смерти Стюра известно, что она стала следствием смертельной раны, нанесенной ему мстителем: «Тогда Гест … со всей силой рубит секирой ему [Стюру] голову возле правого уха, так что секира вошла по рукоятку. Стюр упал прямо в огонь. Торстейн подбегает к нему и когда видит, что он зарублен насмерть и уже не дышит (курсив наш), то выбегает наружу и бежит за Гестом». [Исландские саги 2000, 55–56].

Здесь не приходится сомневаться в том, что Стюр действительно умер. Моментом смерти является момент нанесения смертельной раны. О нем в саге говорится весьма подробно: упоминается оружие, которым был нанесен смертельный удар, и разрушение тела, последовавшие за ним. Симптомы, позволяющие стороннему наблюдателю зафиксировать факт смерти также упомянуты: обширная рана и отсутствие дыхания. Присутствует и единый субъект, фиксирующий этот факт и выносящий смертельный приговор — это некий Торстейн, который, убедившись в том, что Стюр мертв, бросается в погоню за убийцей. Весьма примечательно, что в данном эпизоде для фиксации факта смерти одного и даже двух свидетелей из среды очевидцев произошедшего оказывается недостаточно — убийство должно быть засвидетельствовано юридически. Для этого хозяин хутора, также убедившись в том, что Стюр мертв, посылает за третьим лицом, которое должно освидетельствовать нанесенные ранения: «Пока они гнались за Гестом, хозяин на хуторе прикрыл тело Стюра до того, как явится Снорри и осмотрит его раны, как полагается по закону. <…> Тогда как можно скорее послали сообщить Снорри. Он приехал, назвал свидетелей при ранах Стюра и укрыл тело» [Исландские саги 2000, 55–56]. Затем люди везут мертвое тело к месту постоянного захоронения, при этом они обращаются к ним как с вещью, никогда не бывшей живым человеком: волоком тащат через реку, в доме укладывают у очага для просушки. Тем страшнее кажется последующее «оживание» мертвеца, обращающегося с висой к девушке, пожелавшей взглянуть на его труп. После этого похоронная процессия продолжает свой путь, и в пути мертвое тело становится необыкновенно тяжелым. Из-за этого его приходится хоронить не у церкви, как подобало, а в случайном месте.

Увеличивается не только вес, но и все тело «оживающего покойника». В «Саге о людях из Флоуи» (гл. XIII) из кургана выходит человек, погребенный недавно. Ночами он приходит на хутор, где жил раньше. Когда один из людей, гостивший там, выходит в такую ночь, когда покойный пытался разломать крышу дома, на двор, то видит перед собой огромного мертвеца [draugr mikill (Fl., cap. 13)]. Тело мертвого пастуха «Глама из Саги о Греттире» (гл. XXXII) огромно, как у быка. В одну из ночей, когда Глам приходит на хутор, там оказывается Греттир, который вступает с ним в схватку. Их битва сначала происходит в доме, мертвец просовывает голову в дверной проем, и она кажется Греттиру необычайно огромной [afskræmilega mikið (Gr., cap. 32)], войдя в дверь Глам достает головой до самой крыши. В «Саге о людях с Песчаного Берега» (гл. LXIII) «оживание» Торольва Скрюченной Ноги продолжается и после захоронения его трупа в месте, далеком от дорог и пастбищ. Тогда труп решают сжечь, и для этого разрушают могильник, извлекая из него мертвое тело. Он толстый, как бык (digr sem naut), и по виду походит на тролля (tröllslegasti) (Eb., cap. 63).

Итак, насколько можно судить, основываясь на данных примерах, один из векторов трансформаций, происходящих в сфере человеческой телесности после смерти, направлен в сторону увеличения различных физических параметров тела — его веса, объема и величины роста. Наивно было бы полагать, что при этом сага стремится воссоздать реальную биологическую картину некротических изменений. Эти изменения заставляют людей, встретившихся с «ожившим покойником» или увидевших его тело узнавать в том, кто раньше был человеком, жившим с ними бок о бок представителя иного, нечеловеческого, потустороннего мира. В этом отношении стоит специально выделить замечание, сделанное хозяином хутора, где остановился Греттир (Gr., 35) о том, что внешний вид Глама не похож на человеческий (hann er ólíkr nokkuri mannlegri mynd). Огромный рост и вес тела, ужасный вид «оживающего мертвеца» заставляет вспомнить о великанах Старшей Эдды, не случайно в «Саге о людях с Песчаного берега» (гл. LXIII) отмечается сходство внешнего вида «оживающего мертвеца» с обликом тролля [В более поздней древнеисландской традиции великаны (þurs, risi, jötunn) часто именуются троллями (tröll)].

Прямое соотнесение «ожившего мертвеца» с мифологическим персонажем прослеживается и в описании изменений, которым подвергается цвет тела мертвого. Как мы видели, синий цвет тела мертвого в саге сравнивается с цветом великанши Хель — хозяйки мира мертвых: и о Торольве Скрюченная Нога (Eb., cap 63), и о Гламе (Gr., cap. 32) говорится, что они blár sem hel. Примечательно, что синий цвет маркирует не только тело «оживающего мертвеца», но и мертвое тело его жертвы: о пастухе, убитом Торольвом, говорится: var hann allur kolblár (он весь был черно-синий) (Eb., cap 34).

Как можно видеть из этих примеров, некротические трансформации, происходящие в теле после смерти, являются знаком того, что сама телесность с этих пор утрачивает человеческую природу, и тот, кому она присуща, не принадлежит больше Мидгарду, но становится сродни обитателям Ётунхейма и Хель. Однако при всех рассмотренных нами изменениях структура тела «оживающего мертвеца» остается подобной структуре человеческого тела. Именно эта антропоморфность облика «оживающего мертвеца» позволяет очевидцам узнать в нем человека, некогда жившего рядом с ними — в сагах никогда не идет речь об анонимном «оживающем мертвеце», все эти персонажи сохраняют имена, которыми назывались при жизни. Вместе с тем некоторые эпизоды саг, дополняя описанную выше картину некротических трансформаций, открывают перспективы своеобразной мифопоэтической энтропии мертвого тела, в результате которой оно все больше и больше утрачивает человеческие качества, и облик человека в начале становится подобным все еще антропоморфному облику великанов и хозяйки царства мертвых Хель, а затем полностью разрушается сама структура человеческого тела, и оно становится зооморфным.

Так, например, в «Саге о людях из Лососьей Долины» (гл. XVIII) рассказывается, что возле корабля, на котором новые владельцы плывут к хутору, купленному у наследников мертвого хозяина, которого звали Храппом, появляется необыкновенный тюлень. Он отличается от других животных большим размером, людям кажется, к тому же, что у него глаза человека. Новый хозяин хутора, по имени Торстейн, велит убить тюленя, но это не удается. Вслед за тем поднимается сильная буря и переворачивает корабль, никому из переселенцев не удается спастись. Отчего же люди пытаются убить это необычное животное с человеческими глазами, и это намерение влечет за собой столь ужасные последствия? Их страх объясняется тем, что бывший владелец хутора, на котором им предстояло поселиться, после смерти также не лежал в могиле спокойно и убивал своих домочадцев и соседей. По этой причине они были вынуждены покинуть и продать доставшийся им в наследство хутор. В саге не говорится, в каком именно виде показывался мертвый Храпп, но, судя по тому, что это не оговаривается специально, можно предположить, что он имел антропоморфный облик. Вероятно, единственная антропоморфная деталь в облике странного животного заставляет людей узнать в нем мертвого хозяина хутора, превратившегося в тюленя для того, чтобы воспрепятствовать их переселению.

В тюленя превращается и женщина, по имени Торгунна («Сага о людях из Лососьей Долины», гл. L, LIV, LV). Причина ее появления — нарушение обещания, данного ей хозяином хутора, где она жила прежде. Он обещал ей сжечь после ее смерти принадлежавшую Торгунне роскошно отделанную кровать — его родственница зарится на это богатство, и, уступая ей, он уничтожает лишь одеяло из гагачьего пуха, а покрывало и богатый полог забирает алчная женщина. Некоторое время спустя люди слышат, что из сарая, в котором держали вяленую рыбу, доносится какой-то шум. В дверях торчит хвост, покрытый тюленьей шерстью. Этим событиям сопутствует большая эпидемия, из-за которой умирает множество людей. После люди, сидящие в доме, видят, как из-под пола в комнату просовывается голова тюленя, один из бывших при этом гонит его прочь, ударяя железной палкой.

Колдун Халльбьёрн Дырка в Точильном Камне («Сага о людях из Лососьей Долины», гл. XXXVIII) является некоему человеку, вышедшему ночью на поиски пропавшей коровы в образе этого животного. Своим видом он приманивает его как можно ближе, и как только человек подходит к тому месту, где, как ему кажется, стоит корова, оказывается, что под личиной животного скрывается мертвый Халльбьёрн.

Способы избавления от назойливых посещений и губительных действий «оживающих мертвецов», описываемые в «сагах об исландцах» подтверждают высказанную нами выше мысль о том, что функционирование мертвого тела, которое имеет место в рассказах об упомянутых выше персонажах, является онтологическим основанием существующего в текстах саг временного зазора между биологическим фактом смерти и ее констатацией, Меры, при помощи которых людям удается нейтрализовать активность могильных жителей или вовсе уничтожить их, в первую очередь направлены на их тело: они либо блокируют возможность его функционирования, либо стремятся к разрушению его целостности.

Уже само захоронение мертвого тела, изолирующее его в погребальной камере, до некоторой степени способно предотвратить возможное «оживание» или прекратить этот процесс. Упоминавшееся нами выше «оживание» Гримхильд из «Саги о гренландцах» (гл. VI) прекращается после ее захоронения и после него не возобновляется. То же самое происходит и с хёвдингом по имени Стюр, убийцей в «Саге о битве на Пустоши» (гл. XI), ставшим причиной сумасшествия дочери хозяина хутора. В пользу этого предположения говорят и препятствия в виде внезапного увеличения веса мертвого тела, мешающие поначалу осуществить захоронение в пределах церковного двора, как того требовал обычай, людям приходится попросту завалить тело Стюра камнями в случайном месте (важно отметить, что рассказы о ведущих к трагическим для людей последствиям «оживаниях» мертвых обычно бывают связаны с процедурой погребения в так называемом дисе (др.-исл. dys) — пирамиде из камней или земли, прикрывающей труп, место для которой не выбирают специально, чаще всего это случайное захоронение на скорую руку).

По этой же причине вне кладбища хоронят тело «Глама из Саги о Греттире» (гл. XXXII). Кроме того, мертвое тело Глама внезапно исчезает, когда на хутор приходит священник, чтобы отпеть его, это также препятствует осуществлению христианского погребального обряда и отчасти становится причиной будущего «оживания» Глама, описанного в гл. XXXV.

Другим способом блокировки и устранения губительных действий «оживающего мертвеца» является эксгумация трупа и перенесение могилы в такое место, куда обычно не заходит ни одно живое существо, будь то человек или домашнее животное. В «Саге о людях с Песчаного Берега» (гл. XXXVI) рассказывается о том, что разбирают могильник мертвого Торольва Скрюченной Ноги, а его тело вывозят на дальний высокий мыс. Там его хоронят под грудой камней, а поперек мыса возводят высокую непреодолимую ограду, через которую не могут перелететь даже птицы, отделяющую место захоронения опасного покойника от всего остального жизненного пространства, освоенного людьми.

Хозяина хутора Храппа в «Саге о людях из Лососьей долины» (гл. XVII) перед тем, как он появляется в образе тюленя, по его настоятельной просьбе хоронят под порогом собственного дома, что позволяет ему причинять впоследствии множество неприятностей домочадцам и соседям. Люди жалуются на бесчинства Храппа некоему Хёскульду, который выкапывает мертвое тело и хоронит его вновь в таком месте, «где реже всего проходил скот на пастбище или люди» [Исландские саги 1999, I, 248]. После этого он почти не является.

Эффективность этого способа заключается в механическом удалении могилы, а вместе с нею и тела опасного мертвеца из тех мест, где он может беспрепятственно вступать в контакт с людьми, животными и другими живыми существами. Таким образом, тело мертвого находится вне пространства, осваиваемого людьми в процессе повседневной жизнедеятельности, и в рамках мифопоэтической системы относимого к миру живых (эддический Miðgarðr), это, по-видимому, должно исключать саму возможность таких контактов.

В тех случаях, когда человек вступает с «ожившим мертвецом» в схватку один на один, ему часто удается одержать победу, отрубив противнику голову. Так, в «Саге о Греттире» (гл. XVIII), главному герою, проникшему в курган, чтобы похитить сокровища могильного жителя, приходится выдержать битву с хозяином склепа. Греттир срубил ему голову и приложил ее к ляжкам. Сходным образом Греттир поступает и с обезглавленным им мертвым пастухом Гламом (гл. XXXV). Результатом такого разрушения целостности мертвого тела, сопряженного с нарушением семантической оппозиции телесного верха и низа, является, по-видимому, устранение потенциальной возможности его функционирования, приводящее тело в состояние абсолютного покоя.

В «Саге о людях из Флоуи» (гл. XIII) человек, по имени Торгильс, преследует с топором в руках «оживающего мертвеца», выходящего из кургана и являющегося по ночам на двор. Когда Торгильс его настигает, мертвец оборачивается к нему навстречу и между ними завязывается борьба. Торгильсу удается опрокинуть его на спину и отрубить ему голову. К своей физической победе над мертвецом он прибавляет заговор, в котором говорит, что отныне он не должен причинять вреда ни одному человеку. После этого мертвый отец уже никогда не беспокоит свою семью.

Для того, чтобы предотвратить потенциальную возможность «оживания мертвеца» прибегают также к трупосожжению. Ранее оно было обычной для скандинавских культур погребальной практикой [см., например, «Речи Высокого» (строфа 7), «Подстрекательство Гудрун» (строфа 20), «Краткую песть о Сигурде» (строфы 47, 65–68), «Сагу об Инглингах» и др.], но во времена, описываемые в сагах, кремация упоминается лишь в качестве крайнего средства, употребляемого по отношению к телам опасных мертвецов.

Так, например, в «Саге о людях из Флоуи» (гл. XIII) рассказывается о смерти женщины, которая отличалась благочестием, и все вокруг считали ее весьма мудрой и знающей. Однако ее сын не решается хоронить ее в одиночку и прибегает к помощи и совету своего товарища. Тот велит отвезти ее как можно дальше, а на могилу положить какой-нибудь тяжелый груз. Приготавливают крепкий гроб, крышка которого стянута железными скобами, и туда опускают тело покойной. Во время следования погребальной процессии, направляющейся к морскому берегу, становится слышен громкий скрип и скрежет. Товарищи оборачиваются, и видят, что покойница разломала железные скобы и отодвинула крышку, им обоим приходится приложить всю свою мужскую силу для того, чтобы водворить ее на место. Затем они складывают большой костер, на котором полностью сжигают мертвое тело.

Как мы можем видеть, архаический погребальный ритуал в позднейшее время наделяется новой прагматикой: кремация обеспечивает полное уничтожение тела опасного покойника, делая невозможным его «оживание». Следует отметить, что саги знают примеры, когда и такой процедуры, производимой над мертвым телом, оказывалось недостаточно для того, чтобы избавиться от «оживающего мертвеца». В знаменитом эпизоде «Саги о людях с Песчаного берега» (гл. LXIII) рассказывается о «возрождении» подвергнутого кремации Торольва Скрюченной Ноги из малой частицы пепла, сохранившейся после сожжения его трупа. Люди, осуществляющие кремацию, собирают весь пепел в кожаный мешок и топят его в море. Позже на месте сожжения пасется корова, которая лижет кострище, некоторое время спустя она зачинает и рожает телочку и теленка. Теленок удивляет своего владельца необыкновенной красотой и статью. Однако счастью обладателя чудесного животного мешают сомнения его приемной матери, которая в мычании теленка слышит крик тролля, а поэтому советует избавиться от него как можно скорее. Хозяин хутора, желая продемонстрировать свое уважение к ее словам, но вместе с тем сохранить бычка, убивает вместо него телочку. Несмотря на то, что его хитрость разгадана, он оставляет бычка в живых, и взращивает будущего виновника своей гибели. Однажды бык приходит на поле, где его хозяин ставит скирды сена, и разбрасывает его во все стороны, когда же тот берется за вилы, бык поднимает его на рога, бросает оземь, а потом скрывается в ближайшем лесу и бросается там в болото.

Подводя итоги анализа представлений о возможности «оживания» мертвых, рассказы о которых включаются в повествовании «саг об исландцах», следует отметить, что важнейшую роль в них играет репрезентация специфической телесности этих персонажей. Она заключается в том, что «оживающий покойник» обладает телом, обладающим качествами мертвого, но при этом способного функционировать подобно живому (передвигаться в пространстве, совершать действия различного характера). При этом тело в сагах определяется как мертвое не столько на основании фиксации биологических симптомов свершившегося факта смерти и некротических процессов, происходящих в мертвом теле, сколько путем ретроспективного по отношению к факту приписывания телу качеств и отличительных черт, присущих облику мифологических персонажей, населяющих потусторонний мир (великанов, Хель), происходящего после описания «оживания» той или иной персоны. Таким образом, между биологическим фактом смерти и определением тела как мертвого возникает длительный временной разрыв, в течение которого и происходит процесс «оживания». «Оживший» после смерти человек никогда не называется в сагах живым, поскольку его тело обладает атрибутивными качествами представителя мира мертвых. Это позволяет нам сделать вывод о том, что именно в сфере телесности проходит демаркационная линия, разделяющая жизнь и смерть. Сама смерть в рассказах об «оживании» трактуется двояко в зависимости от состояния, в котором находится мертвое тело: либо это состояние абсолютного покоя (нормативная ситуация, когда человек «лежит спокойно»), либо состояние активности («оживание»). В последнем случае идет речь о смерти не как о единичном событии, но о времени смерти, состоянии смерти. С частичным разрушением телесной целостности или полным уничтожением мертвого тела, которые являются основными способами избавиться от губительных действий «оживающего мертвеца», происходит уничтожение онтологического основания существования временного зазора между жизнью и смертью, разрушение границы между временем жизни и временем смерти, а смерть становится абсолютной, сгущаясь в единую временную точку.

материал взят отсюда: http://norse.ulver.com/articles/berezovaya.html