Захоронение воина с конями
на вершине плакунской сопковидной насыпи
в свете

С момента раскопок погребения с двумя конями на вершине плакунской насыпи в 1971 г., его полной публикации Е. Н. Носовым в 1985 г. и вплоть до настоящего времени [50] к проблеме интерпретации этого захоронения археологи возвращались неоднократно. Несмотря на то, что в разные годы по этой проблематике уже было высказано несколько различных суждений, сложный и неоднозначный памятник оставляет место для нового своего прочтения.

На вершине насыпи, в осыпях в обрезе склона, после грабительских раскопок было открыто погребение по обряду ингумации. В нем зафиксирован слой древесного тлена с остатками деревянных плашек. Там же, в переотложенном состоянии находились отдельные кости скелета погребенного. К востоку от них, вне тлена, обнаружены скелеты двух коней, которые располагались по линии север — юг, головами на юг.

Среди ребер одного коня и у ног другого были обнаружены два железных ледоходных шипа. У ног погребенного, компактно, в непотревоженном виде, остриями на север лежали 14 наконечников стрел. Сами условия этой находки говорили о нахождении стрел в колчане или связке. Так же при погребении найдены семь узких железных пластин — фрагменты оковок деревянного ведра, две заклепки и двучастная бусина желтого стекла. Большинство находок происходит из переотложенных слоев или грабительских ям: костяное острие с навершием в виде дракона или волка, бронзовая пряжка трапециевидной формы с циркулярным орнаментом, две серебряные с позолотой бляшки с тремя лепестками и одна в форме стилизованной звериной морды, устройство, состоящее из железного кольца и закрепленного в нем подвижного штыря, нож с серебряной обмоткой деревянной рукояти, обломок ледоходного шипа, три ладейные заклепки, оковки ведра, обломок витого железного предмета с петлями на концах (скорее всего — фрагмент удил), обломки железных пластин с заклепками. Кроме того, к инвентарю этого погребения можно отнести вещи, найденные на склоне насыпи под дерном в 1972 г.: серебряную бляшку в форме стилизованной звериной морды, обломок ножа, пять ладейных заклепок и два гвоздя.

В 1977 г. Г. С. Лебедев предположил, что это захоронение было совершено в корабле с конями у форштевня. Е. Н. Носов опроверг это мнение и, в свою очередь, выдвинул версию, что погребение с конями совершено на помосте из корабельных досок или части борта ладьи. Он же связал обряд погребения со скандинавскими традициями и датировал его X в. [51]

Однако, ни в скандинавских, ни в древнерусских, ни в каких-либо других могильниках балтийского региона подобных погребений на помостах мне обнаружить не удалось. Тогда к кругу каких погребальных сооружений можно отнести плакунское захоронение?

После изучения всей полевой документации, сохранившихся вещей, всех вероятных аналогий можно сделать вывод, что это скандинавские камерные погребения с конем (по А. С. Грёслунд) или тип F (по Г. С. Лебедеву). В пользу этого утверждения можно привести ряд особенностей данного захоронения, которые в полном объеме характерны только для камер.

Так, при раскопках 1971 г. в разных частях могилы были зафиксированы три прослойки древесного тлена, разделенные прослойками глины. На разрезе насыпи по линии север — юг (и на полевом чертеже, и в публикации) заметно, что погребение находилось в яме глубиной около 0,4 м и длиной около 3 м. На том же разрезе насыпи зафиксирована деревянная конструкция «помоста», которая прогибается от краев к центру ямы.

Как мне кажется, эти факты свидетельствуют о том, что в насыпи находилось объемное деревянное сооружение, а не плоский помост. Так же сами размеры могилы очень близки к размерам погребальных камер. Небольшое количество заклепок и гвоздей, скорее всего, служило для скрепления частей погребального сооружения, но могло находиться и в корабельных или тележных досках. Положение коней вне древесного тлена можно объяснить тем, что они находились между стенками камеры и ямы. Примеры подобного расположения коней в погребении известны в могильниках Бирки, кургане № 17 могильника «в Березках» в Чернигове и некоторых других.

Показателен и состав погребального инвентаря, в котором соседствуют вещи как западного, так и восточного происхождения. По тем остаткам вещевого набора, которые дошли до нас, можно говорить о присутствии в этой могиле богатого набора снаряжения всадника и коня, набора оружия, ведра. Присутствие набора из нескольких видов вооружения вероятно потому, что в X в. стрелы обычно не встречаются обособленно, без других типов оружия.

Все это, наряду с объемной погребальной конструкцией из дерева, захоронением двух целых коней с ледоходными шипами у копыт, скорее всего, указывает на скандинавские [52] погребения в камерах как на единственный приемлемый круг аналогий для плакунского захоронения. Среди довольно многочисленной группы камер, где конь находится не в ногах, а рядом с умершим, можно назвать погребение IV могильника Рекста (Швеция), Ц-191 и 255 в Гнездово, захоронение у д. Гущино под Черниговом.

Еще один вопрос, который возникает в связи с этим захоронением — почему оно оказалось на вершине высокого кургана, а не в материковой яме под едва заметной насыпью. В 1985 г. Е. Н. Носов предположил, что особенности сооружения плакунской насыпи и верхнего погребения связаны с влиянием ладожского населения, сооружавшего сопки, хотя признать типичной сопкой эту насыпь отказался. Он склоняется к признанию смешения в ее обряде сопочных и скандинавских традиций. Развивая эту точку зрения, Н. И. Петров пишет, что сопковидная насыпь явилась результатом «восприятия ладожской Русью традиции сооружения сопок… и смешением скандинавской и словенской погребальных традиций, примером слияния двух социальных групп».

Однако, следует вспомнить, что традиция сооружения высоких погребальных насыпей на севере Европы не являлась монополией населения Культуры Сопок. Начиная с А. А. Спицына в историографии существует «северная (скандинавская) версия» происхождения ладожских сопок, которую активно поддерживают В. Я. Конецкий и Д. А. Мачинский. В Скандинавии высокие курганы очень широко представлены как во время переселения народов, так и в эпоху Венделя (см: М. Мюллер — Вилле). После Венделя этот обряд сохраняется в виде немногочисленных высоких курганов с богатым инвентарем, которые принадлежали высшему слою скандинавской родовой аристократии (курганы в Хедебю, Ладбю, Гокстаде и др.). В этом контексте высокая плакунская насыпь, которая занимает иной, чем сопки, природный ландшафт, связанная со скандинавским могильником в урочище Плакун, содержащая в себе чуждые сопкам погребальные традиции, скорее всего, связана именно со скандинавской традицией сооружения высоких элитных курганов.

Одной из возможных аналогий плакунской насыпи может оказаться северный курган или курган Тюры в Эллинге (Дания). Эта насыпь была сооружена на небольшом кургане эпохи бронзы, а внутри кургана находилась погребальная камера с остатками богатого инвентаря. Кроме погребений [53] в камере и высоких насыпей, эти два захоронения сближает и тот факт, что в обоих случаях на уже готовую курганную насыпь установили камеру, а затем насыпь досыпали.

По датировке плакунского погребения сказать можно немного. Так, О. И. Богуславский и А. Д. Мачинская предложили для него дату между 890 и 920 гг., на основании присутствия в курганах Юго-Восточного Приладожья отдельных типов вещей из плакунского комплекса. Эта дата представляется спорной хотя бы потому, что предложенная хронологическая шкала О. И. Богуславского создавалась для изолированного региона со специфическими памятниками, а для датировки данного захоронения требуется привлечение материалов классических могильников эпохи викингов. Так как в Скандинавии подобные погребения датируются первой половиной — серединой X в., а в древнерусских «дружинных» некрополях существуют камеры с конем второй половины X в., то для узкой даты оснований пока нет.