ВСЕСЛАВ ВОЛК

Глава 8

Мертвецы шли молча, стекаясь костлявой рекой со всего болота, вброд переходя разливы между островками. Ржавые и поломанные, позади тащились мечи, временами наскакивали на спрятавшиеся в траве кусочки кремня, щедро посыпая пройденный путь коричневой трухой.
- Ульвиг, дай гривну! – позади проснулся, наконец, Вельмунд.
- Зачем тебе, старик? – вот уж время нашёл! Или от созерцания такого войска валов совсем в уме повредился?
- Давай, пока есть время! – старец повысил голос, обретая уверенность.
«И на кой ему?»
… Голова пролезла в узорчатый круг. Кручёная гривна, отсвечивая благородным серебром, звякнула подвешенными молоточками Тора и прыгнула в руки волхва. Тот, не медля, притянул к себе мальчонку, и, склонившись над резным обручем, они зашептали в две головы.
Викинг, ни на миг не отводя глаз от врага, прыгнул на первого скелета - того, что разбудил остальных. Мёртвый воин поднял ржавый клинок. Секира прошла сквозь ветхий меч, не замедлив полёта, вгрызлась в костяк, сминая ключицы и рёбра, разламывая его, словно топор дровосека - ветхий сухостой.
Ульвиг развернулся, схватил за плечи сначала мальчишку, затем старца, не церемонясь, кинул их к рыжему боку валуна – колдуйте тут, а то там, скорей всего, вам помешают. Невесело усмехнулся собственным думам.

Повернулся к врагу.
Хотите сечи? Будет вам сеча!
Кто не мечтает пасть в бою? Какой викинг променяет сияющий чертог Валгаллы на серые подземелья Хель?
Мертвецы в сумрачном молчании лезли вперёд, иные уже карабкались на соседние островки – скоро, уже совсем скоро они будут здесь.
Краем глаза северянин увидел движение с правого боку. Быстрый прыжок. Не менее быстрый удар – и сползает в чёрную болотную воду наполовину вылезший мертвец.
Спереди вылезло ещё трое – я сейчас, дети Хель! И вас попотчую острым железом, досыта накормлю верную подругу!
Чёрная полоса сверкающей стали, словно исполинская волна, что в ярый шторм слизывает гребцов с палубы драккара, смахнула валов с островка, превратив в груды обломков, посеревшие от времени скелеты.
В левую ногу, чуть ниже колена, там, где ещё не начался сапог, вгрызлась дикая боль. Ульвиг, не посмотрев толком, кто нанёс удар, махнул топором. Зачарованный топор уже завершал свой скорый полёт, когда викинг увидел, что терзало его ногу: первый разрубленный им вал, точнее часть его – голова с правой рукой, сжимающей обломок ржавого меча, который теперь ворочался у него в теле – вверх-вниз, вверх-вниз.
Раздался треск, словно свалилось под крепким ударом мёртвое дерево, сухое снаружи, гнилое внутри. Череп вала, обдав костяной пылью рукоять топора, раскрошился – дарю тебе вторую смерть!
Викинг метнулся к левому краю острова – четверо идут на приступ. А сколько ещё будет?!

- Сноси головы! – раздался за спиной крик старца. «Да я уж и сам понял!»
Первая голова, вторая, третья, как найденные в гробнице древние кувшины, разлетаются мелкими черепками, поросшими вековой пылью осколками. Четвёртая и вовсе превратилась в мозаичный костяной блин – секира грохнула плашмя.
Ульвиг повернул голову – так и есть: на островок с разных сторон выползало не меньше десятка валов - вот уж не любите вы живое, вам бы лишь убить, умертвить, сделать холодным, неживым. Ну, коли охота не пропала, придётся постараться!

Викинг летал над островком, пластаясь в далёких прыжках. Постороннему глазу бы показалось: тут рубится с мертвецами половина хирда – так быстро двигался северянин. Но всё равно иногда не успевал: то меч, то истончившийся топор иногда задевали его, когда скрежеща по кольцам кольчуги, а когда и разрезая тело.
Скольким он уже подарил вторую смерть: одному? Десяти? Сотне?
А поток не иссякал. Вдобавок, раненые места, нацеловавшись с оружьем валов, стали неметь. А мест таких на теле воина было – ох, как много!
А потом перед ним возник мертвец повыше других и гораздо древнее. Видно, панцирь его и шлем были выкованы медных дел мастером, и в былые времена отливали приветливым блеском. Ныне ж вала будто выкачали в мелкой болотной водоросли, что затягивает зелёной паутиной чёрную торфяную воду.
Мертвец отбил первый удар викинга, затем второй и третий. Остальные валы сжали кольцо, два раза достали мечами отвлечённого северянина. Потом кто-то из них полоснул его по шее: половину удара приняла на себя завеса-бармица, половину – щека и шея. Новый шрам – викинг усмехнулся: рано или поздно его тело покроет сеть из белеющих росчерков, пляшущих следов отгремевших сражений. Лучше след на коже, чем на сердце! А шрам – ну и что, не первый – не последний. Воина красит не прекрасный облик, а мужество, доблесть, честь и отвага, да ещё слава, что словно плащ летит за ним, куда бы он ни пошёл! Вот она - истинная красота. Не веришь – спроси у любой девчонки!
Вал бросился вперёд, наклонившись в быстром выпаде - смерть, видно, не прибавила тебе ума!
Ульвиг крутанулся вокруг своей оси и со всего маху рубанул по древнему мертвецу. Распался покорёженными половинками панцирь, словно сухая ветка, хрустнула и сломалась шея, выкатилась из шлема голова.
На оборотном замахе секира раздробила грудины ещё двум валам – когда валишь старый дуб, не стой под стволом! Северянин топнул ногой: затянутая в кожу пятка опустилась на череп поверженного, будто многофунтовый штурмовой таран на хлипкие ворота небольшого городка. Нога поднялась с вдавленными в мягкую кожу кусочками черепа, костной пылью – буду теперь оставлять за собой светлый след. Славная сеча!

Мертвецы ещё пару раз достали его, и викинг отпрыгнул назад, снеся пару голов. Прыжок этот был уже не такой быстрый – немеющая плоть давала о себе знать. Когда его убьют: сейчас или немного подождут? Но правду говорит старая поговорка: убивают лишь обречённого!
Дикий гнев овладевал разумом воина – сейчас, псы, сейчас! Привыкли гонять дворовых котов – встречайте волка!

Сзади кто-то легонько пихнул в плечо и отскочил, чтобы с ходу не угодить под разящий топор – северянин был сейчас в таком состоянии, что ощущал вибрации воздуха.
- Одевай быстрее!- Вельмунд подал викингу гривну. Серебро, будто отшлифованное мокрым песком, мерцало мягким светом – что ж вы там творили над ней, словенские умельцы? Узорчатый круг лег на плечи, молоточки Тора радостно звякнули – да, тебя, Рыжебородый, здесь явно не хватает!
В наливавшееся усталостью боя тело, уже порванное во многих местах железом нежити, ворвался порыв мощи – казалось, холодные ветра родных фиордов разом дунули льдом в воспалившуюся душу. Сразу забылись полученные раны. До того приглушённая усталостью и болью ярость разгоралась всё ярче, чтобы вскоре запылать вовсю – и тогда уж беги, пока есть на чём!
Взмах – удар, обломки костей брызнули в стороны. Перед викингом возник новый мертвец, замахнулся мечом. Боевое безумие нарастало внутри, словно спущенный с горы ком снега: покатился чинно, а через пару минут разбудил снежного тролля – и вот уже несётся вслед белая лавина, неся неминуемую гибель любому встречному. Ульвиг начинал злиться по серьёзному, и на и холодный взгляд быстро опускалась багряная завеса ярости. Северянин и не подумал уходить от удара, подставил шлем, ударил в ответ. Ржавый меч оставил вмятину на железной полумаске, мертвеца же разметало на десяток локтей. Кто там следующий?
Чьё-то копьё воткнулось в бедро – секира откликнулась быстро: по короткой дуге врубилась в плечи и, проломав ключицы, пошла, словно плуг, распахивать рёбра. Хребет вала в одиночестве белел, ощетинившись остатками грудины, словно ствол дерева, с одной стороны которого уже обрубили сучья. Круговой замах, удар – на этот раз метче, дробя череп в мелкую труху.

Сколько не покрошил валов викинг - мертвецов меньше не становилось, да всё также лезли упрямые валы под гудящие взмахи секиры, норовя достать северянина любой ценой. Они знали: рано или поздно, человек свалится. И хоть этот воин был не обычным, но и он был сделан не из железа. И скоро Мертвящее болото получит нового воина в свою неживую рать. А пока поразить, достать, коснуться любой ценой – кто ж не знает, что творит с живым телом железо мертвецов!
Не учло Болото только одного: как говорят в Гардарики, любая коса, сколь бы ни был искусен косарь, иногда наскакивает на камень…

А боевой гнев викинга уже полыхал жарким костром. Топор, казалось, стал совсем уж невесом: мелькал, словно чёрная молния, сплетая вокруг северянина свистящую, блестящую серебром завесу.
Из глаз воина лучилась ненависть, застыли в оскале зубы. Ульвиг шёл вперёд, не обращая внимания ни на раны, ни на свою защиту – разрубить, раскрошить, разбить, раздробить приблизившегося ближе всех мертвеца!
И если до того в разуме мелькали строки боевых песен, то теперь там бушевал штормовой прибой, и из горла временами вырывался хриплый рык.
Сбоку, пробивая окровавленную кольчугу, воткнулось копьё. Воин отмахнулся, не глядя – вала раскидало до самой воды. Викинг опустил руку вниз, зачерпнул крови из разодранного бока, поднёс к лицу, понюхал, слизал всю, до капли….
Секира рванулась по широкой дуге, снося черепа, дробя кости. Расчистив круг, викинг стянул с себя шлем. Ещё один замах - и освободился от пояса. Вскоре кое-как избавился от кольчуги.
Сзади под ноги бухнулся Данко, принялся развязывать ремни сапог. Повозившись немного, стянул запачканную кровью, осыпанную костяной крошкой обувь.
Вскоре Ульвиг остался, в чём мать родила. Викинг на миг придержал свой гнев, вспомнил старинный заговор, рассерженно забормотал….
Располосованное кровавыми ранами тело начало увеличиваться. Изнутри буграми заворочались мышцы, из-под кожи показалась и за считанные мгновенья выросла щетина. Тёмная шерсть покрыла тело, белёсые пряди волос осыпались наземь, уступив место густой, спутанной гриве.
Руки, держащие топор, дрогнули и обернулись лапами. Сломались и под иными углами срослись ноги, уже тоже – лапы. Задвигались кости черепа, и на подступивших валов глянула страшная морда гигантского волка.
Затрещали кости, и тело, повинуясь древним законам, кувыркнулось через голову и грянулось оземь.
Из огрубевшей глотки родился радостный рёв.

Мертвецы, пользуясь тем, что зачарованный топор уже не мелькал в воздухе, а викинг, скрученный древними силами, свалился наземь, сгрудились вокруг него. Разом взлетели и опустились обломки мечей, топоров, копий.
Топь, казалось, радостно вздохнула всеми своими бездонными окнами-омутами…- наконец-то!

- Не успел!- тихо выдохнул старец.
Вельмунд, до сих пор вливавший энергию в израненное тело северянина через гривну, шумно вздохнул: не на то поставил. Сколько прожил, а к голосу разума всё прислушаться не может – всё сердце, сердце! Вздумал с Мертвящим болотом тягаться! Да ни с каким воином в одиночку не справиться, только если сам Перун с ним об руку не идёт.
Мертвецы, повинуясь госпоже Топи, слитным движением опять подняли, разом опустили ржавое оружье. Из круга валов не донеслось ни звука. Ну, вот и всё!
Старец, схватив за руку мальчишку, двинулся вокруг кремнёвого валуна – эх, теперь бы самим выбраться, какое уж тут оружье!
В голове всё перемешалось, слова заговоров и заклятий куда-то все разом подевались, и взгляд Вельмунда метался по заваленному костьми островку, не находя за что зацепиться…

© Copyright: Всеслав Волк, 2009
Свидетельство о публикации №1909025711

ВСЕСЛАВ ВОЛК

Глава 9

Валы вдруг разом встали и замерли. Потом, как по команде, повернулись и уставились на одиноко белевшую в наступающих сумерках светлую гору. Вельмунд, осторожно выглянув из-за рыжеватого плеча валуна, почувствовал, как дрожит тело, сдаваясь пред тем ужасом, коим веяло от белёсой громады скалы. Вот выступили первые капли пота и, пропахивая на коже вдоль хребта солёные дорожки, скатились вниз.
Ужас подступил внезапно и повсеместно, словно дикий мороз. Разом схватились волосы на голове, перехватило дыхание, и за шиворот закинули пригоршню снега…
Вмиг припомнились все старинные предания про это гиблое место. Подсовывала ставшая услужливой память те крупицы знаний, что лежат на пыльных полках не востребованные, до поры до времени. Ан нет, понадобились всё же…
Не груды неупокоенных мертвецов дали этому болоту прозвище Мертвящее. Валы – они лишь продолжение вьющейся в утробу колодца верёвки, а кто держит её в темноте?
Давным-давно это было, еще перед тем, как появились средь людей болезни и смерть, когда ещё не сковал Перуна холод Железных Гор, когда Чернобог и Морана были ведомы лишь небесным братьям…
Аккурат за пару зим пред тем, как наступила та страшенная зима, что длилась тридцать лет и три года.
Пришёл в то лето палючий суховей, что пожёг, посушил все посевы. Остались люди без еды на зиму и многие умерли. А на следующее лето вздыбилась кормилица-река, вышла из бережков, да и затопила на полгода все поля. И той зимой смерть опять была частой гостьей в избах. А на третье лето оставшиеся совсем повредились в уме, да и порешили, что будет лучше, если принести в жертву богам людей. Да и каким богам! Не тем, что по небу щит Солнца возят!
Взяли трёх сестриц-сирот, схоронивших по весне отца да мать, да и повели их под белы рученьки на край болота. Болото то издавна чудесным считалось: и кузнецы туда за рудой ходили, и ягодами что ни лето всех одаривало, и кресала и наконечники для стрел всегда из того камня делали, что от века там лежал. А ещё средь самой топи высилась белая скала. Никто так и не помнил, откуда она там взялась – говорили, всегда тут и была…
Подвели принаряженных, как на веселье, девиц к тому известняковому исполину. Смотри какие невесты! И задрожало изнутри горы, посыпались с вершины белые комья известняка – я согласно! А несчастные сёстры стоят ни живы ни мертвы. В лицах – ни кровиночки: виданное ли дело - обручаться с болотом! Но от голода и многих несчастий не ведали люди, что творили. По камню на лебединую шею – и в омут!..

Стемнело, и если бы Велимудр посмотрел бы в тот миг на небо, то увидел бы тёмные тучи, выплывавшие из-за вершины белой скалы. Заслонило солнце беспроглядная пелена, и враз сделалось темно, как ночью.
А известковый исполин засветился, словно изнутри. И откуда-то из подножья скалы выплыли блеклые огоньки. Как раз такие, которые, как говорят, указывают сведомым людям ухоронки спрятанных кладов. Болотные огоньки затеяли меж собой быструю пляску, а потом стекли в тёмную воду, черневшую у поросшего мхом основания горы.
Валы стояли неподвижно - застывшие в посмертии останки, будто минуту назад не вела их чья-то злая и неумолимая воля. Белели кости, размётанные по островкам.
Старец взглянул на круг оцепеневших мертвецов, в котором без движенья лежало искромсанное тело викинга, принявшее человеческий облик. Двинулся к нему, но застыл, вновь почувствовав волны ужаса, разносящиеся от белой скалы. Сделал рукой охранный знак и пошёл к северянину.
Ульвиг выглядел неважно: плоть рассеченная мёртвецким оружьем чернела уродливыми полосами, распространяя вокруг запах смерти и разложения. От этих чёрных рубцов змеились отравленные заклятой сталью вздувшиеся жилы. Вельмунд наклонился над телом и поднёс пальцы к шее викинга. Пара показавшихся вечностью мгновений, и жила под рукой дрогнула. Очень слабо, но всё-таки.
Волхв лихорадочно зашарил по поясу. Извлёк пузырёк. Откупорил и залил несколько капель в рот северянину. Ресницы дрогнули, глаза открылись, и Вельмунд увидел в них тень отступающей смерти. Однако Костлявая убралась недалеко, решила подождать – а мало ли!
А недалече без всплеска разошлась чёрная вода, и неслышно выступила на берег женская фигура, за ней – ещё две. Заструилась и невесомым покрывалом стекла вода, беззвучно колыхнулись свадебные бусины на налобных повязках.
Призрачные силуэты неспешно поплыли над мшистыми островками. Уверенные в своей силе, с посмертным спокойствием на мраморных лицах. Стих ветер, застыла осока, даже пузырьки воздуха перестали подниматься на поверхность воды. Безмолвие заполонило душным туманом топь.

Ульвиг с трудом приподнялся и сел. Выхватил у замершего старца пузырёк с живой водой и опрокинул в глотку.
- Пара капель, больше - нельзя,- запоздало прошептал Вельмунд, глядя на северянина.
- Поздно,- буркнул викинг. Поднял секиру и, широко расставив ноги, встал на ноги.
Из ран воина заструилась чернильная грязь, тело мелко задрожало. Ульвиг, обессилив, рухнул на колени. Рубленные уродливые шрамы затягивались на глазах, исторгая чёрную воду. Викинг, наконец, поднял голову, и старец невольно отшатнулся. В глазах северянина проглядывало безумие. Волхв отшатнулся и попятился назад, по пути схватил за ворот мелко дрожавшего Данко, упёрся спиной в холодное тело кремнёвого валуна, неуклюже шагнул в сторону. Он уже видел нечто подобное много зим назад, когда схлестнулись варяжское войско и орда печенегов. Конунг северян тогда выпустил вперёд войска несколько голых по пояс людей с медвежьими шкурами на плечах. Их было трое, но это, видит Перун, были великие воины.
Печенеги сначала смеялись и потешались над ними, но викинги неуклонно шли вперёд: втроём на многосотенное войско. А потом они отбросили мечи и щиты и понеслись вперёд широкими прыжками. Кочевники запоздало вскинули луки и выпустили пару стрел. Но было уже поздно. Словно дикие звери вторглись в печенежское войско берсерки, и их северный бог был в тот день с ними, судя по тому, как они голыми руками ломали шеи коням и людям, не обращая внимания на град ударов кривых сабель. А вслед за ними в степное войско могучей волной хлынул хирд норсмадр – северян, и победа в тот день была за ними.
Укутанные в шкуры медведей воины полегли на месте, но печенеги ещё, наверное, не скоро наберутся храбрости напасть на дружину конунга, имеющего в своём хирде таких воинов.
Вельмунд уже давно позабыл имена северного и печенежского вождей, позабыл, и сколько воды утекло с тех пор, но до сих пор хриплый рык берсерка слышался в его снах, а пред внутренним оком мелькал полный боевого безумия, ярый от схватки взор…

Ульвиг скрученный нездешними силами сумел-таки дотянуться до пояса и выхватил нож. Воткнул коротким отточенным движением в землю, кувыркнулся через него.
Тело викинга задёргалось, видоизменяясь, хрустя ломающимися костями. Растирая в порошок останки мертвецов, загребая полусгнившие проломанные грудины и ржавые брони.
Старец смотрел на это широко раскрытыми глазами – виданное ли дело - превращение, да ещё второе за день! Гулко бухало сердце мальчонки. Бух! Ещё раз – и уж скребёт каменистую поверхность гигантская лапа, вгрызаясь в обломки кремня отросшими когтями. В палец взрослого мужа каждый!

Перевёртыш в последний раз хрустнул и поднял морщинистую морду. Проревел свой леденящий душу вызов-клич прямо в личины подплывающим призракам. А те – уж рядом, стоят и смотрят сверху вниз на волчину. И мелко дрожит под мертвящими взорами Ульвиг-волк, и непроизвольно встаёт на загривке жёсткая щетина. Поплыла вниз серая тонкая рука пригладить вздыбленную шерсть. Мгновения тянутся, как кисель. Время и то, видимо, завязло в колдовской топи. Волк закрыл глаза, тяжело бьётся сердечко Данко. Переглядываются меж собой мраморными лицами мёртвые девы и улыбаются друг другу неживыми устами – на лицах печать могилы. Скоро воин и ты познаешь посмертный покой, дай только погладить, коснуться тебя – и обретёшь, наконец, вечную свободу, безразличную к суете и заботам мира Солнца…
Но встречает тонкую бледную руку на полпути алая пасть. Захлопнулась, как капкан! Дёрнулась вбок толстая шея, обрывая руку по локоть. Разом выдохнули волхв и мальчишка, и радость дикая, неуёмная захлестнула напряжённые тела, а ещё гордость – держите твари!
В головах взорвался истошный женский крик. Валы вздрогнули и принялись рубить друг друга. А силуэты умертвий поплыли обратно, да как быстро – не враз догонишь! Но за светящимися фигурами пластался в далёких прыжках матёрый волчище, раз за разом настигая их, рвал белую, мёртвую много веков плоть. И порванные в клочья умертвия, вопя высокими голосами, перемазанные чёрной кровью, долетели, наконец, к бездонному омуту – и вниз, в кромешную, чернильную воду. А викинг, почуяв вкус победы, - бухнулся вслед!

Болото превратилось в бранное поле. Вот уж рубка шла повсюду. Валы, уйдя из-под чужой объединяющей воли, зубрили о ветхие панцири ржавые мечи.
Волхв упал на колени и, схватив кусок кремня, стал лихорадочно чертить неровный круг. Наконец, соединил концы и зашептал. А через пару мгновений открыл глаза – попробуйте теперь сунуться! Мертвец, налетевший спиной на окружность, с треском сполз по невидимому куполу, оглянулся, забыв про своего соперника, пошёл на старца. Но упёрся в черту и застыл, ненавидяще сверля Вельмунда пустыми глазницами. Смотри и облизывайся, нескоро ослабеют светлые чары охранной ворожбы!

Сколько времени уже рубились мёртвые воины – то одному Сварогу ведомо, только Вельмунд всё больше и больше отчаивался выбраться из Мертвящего болота. Эта Топь, видимо, ещё не выпускала из своих вязких пределов гостей!
Болото поставило своих сторожей у охранного круга: мертвые много лет, эти сторожа не проспят и не напьются, не прозевают того момента, когда обессиленный волхв, наконец, ослабит чары. Валы стояли и смотрели на старца и мальчика – мы подождём, старый, нам спешить некуда. Словно стая волков, загнавшая на дерево неудачливого путника в зимнюю пору – рано или поздно ослабеют руки, держащиеся за ствол и ветки, или просто сморит сон – мы подождём, мы подождём…

-Деда, а варяг воротится?- из-под плеча глянули синие глаза Данко.
- А то, обождать только надобно,- Вельмунд отвёл глаза, погладил узловатой рукой непослушные вихры на мальчишечьей голове и про себя вздохнул: «Варяг твой уже давно за столом у своего северного бога сидит»…

Небо серело. Мелкая морось, витающая во влажном воздухе, развесила мелкий бисер капель на одежде и волосах.
Болото напоминало разрытое кладбище: груды костей, груды оружья, разметанные по островкам, вдавленные в пушистый мох. Валы кое-где ещё шевелились: безногие, безрукие силились дотянуться до таких же покалеченных мертвецов, достать, где поеденной ржавчиной сталью, где и просто костлявыми руками.
А у очерченного круга стояло десятка два мертвецов. Стояли и ждали. В голову лезли непрошеные мысли – такие всегда приходят незваными, когда становиться худо. А вдруг через год забредёт сюда девка с берестяным кузовком за плечами – за клюквой да морошкой? Или кузнец пойдёт по руду? Кто их приветит в то время? Поднимутся, раздвигая истлевшими руками мокрый мох, два мертвеца: один – дед, достигший в живой жизни глубокой старости, другой – сгинувший молодым. Встанут и пойдут встречать гостей. А за ними – поднимутся все те, кому Мертвящая Топь уж много лет была и домом и могилой.
Блеснула у подножья недалёкой белой горы жёлтая вспышка. Что за привиды? Вельмунд тихо встал, накрыв спящего мальчонку плащом, и посмотрел на известнякового исполина. Неужто сдавать начал уставший разум, выдавая желаемое за настоящее? Волхв рукой сотворил знак, отгоняющий морок.
Вновь вспыхнула и погасла жёлтая молния. А потом послышался треск и звуки ударов. Ещё вспышка, ещё! Что ж там деется, сподобь узреть Перун Сварожич!
А там шёл бой, и вскоре это стало видно, потому, как желтые вспышки переместились и теперь полыхали неземным светом на расстоянии полёта стрелы. А ещё было видно, как сыпали костями валы, брызгали белой крошкой и ложились, не вставая, на вечный отдых.
Сполохи переместились ближе, и радость узнавания осветила улыбкой морщинистое лицо старца. А рядом дёргал за одёжу проснувшийся Данко и радостно вопил:
- Деда, деда, Ульвиг воротился!
Вот хрустнули под ногами викинга обломки костей, когда широкий прыжок перенёс его на островок, на ночь приютивший волхва и мальчика. Валы оглянулись и пошли вперёд на северянина – и трусость, и разум покинули их давно.
Замелькало жёлтое пламя, и после каждой вспышки падал мертвец. Да так, что потом не приходилось смотреть под ноги – не ползёт ли позади, сжимая во рту ржавый клинок! Словно косарь с золотым серпом шёл по стонавшему от тяжести наливного жита полю. Только вместо спелых колосьев – мертвецы, но ложились также справно, друг к дружке.
Последний вал шагнул вперёд и рухнул наземь, низвергнутый жарким жёлтым пламенем.
Северянин, тяжко дыша после ратного труда, вытянул вперёд руку. А на ладони, облитый солнечным сиянием, казалось, дрожал золотой клинок – в пол локтя длиной.
- За этим мы сюда топали?
А старец просто смотрел на него и улыбался. Рядом по белому от костей островку бегал Данко и радостно кричал: «Ульвиг, Ульвиг!» А Вельмунд стоял и боялся сотворить знак, отгоняющий морок – если и морок, то пусть продолжается. И по щеке, впервые за пять десятков зим текли слёзы облегчения, и старик не торопился их унять.

© Copyright: Всеслав Волк, 2009
Свидетельство о публикации №1910295517

ВСЕСЛАВ ВОЛК

Солнце застало их в пути. Взошло тресветлое и обняло на опушке тёмного леса, и будто бы не было того сырого дыхания болота в спину, да ощущения потери чего-то важного там, в Топи. Вышли из тёмного елового леса и стали, застыли, отдаваясь невесомым и добрым, словно чуткие материнские руки, золотистым лучам, начисто вымывавшим из души тревоги и боль. Долго ли так стояли, никто сказать не мог, каждый сквозь прикрытые веки смотрел в лицо Даждьбогу, и каждый видел его по-своему. Но всем мстилось, будто он прошёл долгий путь и, наконец, воротился домой.
Старику чудилась ладная избушка в звонком и светлом сосновом бору с лихо выгнутым коньком на крыше. Рядом с избушкой стоит чурбан с лежащим топориком-колуном, да валяются вокруг ровные четвертинки берёзовых дров. Немолодая, но ещё очень красивая женщина в мягкой кожаной безрукавке и синей поневе собирает оклеенные берестой четвертинки и относит за угол избы, складывает поленницу. Работает спокойно, без суеты, но вдруг вздрагивает, точно чувствуя на себе до боли знакомый взгляд, медленно поворачивается и смотрит в упор. И глаза у неё тоже такие же синие, как и понева. Тихонько падают из рук ровненькие чурочки, а синева глаз наливается солёной влагой от радости, и перехватывает дыхание боязнь спугнуть нахлынувший морок…
Ульвиг в затопившем его свете и аромате пахучей смолы, которым дышали разогретые утренним солнцем стволы деревьев за спиной, видел родной фиорд. Было ещё прохладно, но зимнее стекло, сковавшее море, наконец, начало ломаться под напором весенних ветров и тёплого солнца. Утром они с братьями и отцом спускали на воду корабль. Доброе судно, родившееся в начале зимы и выросшее как раз к ледоходу, со шкурой чёрного грозового цвета, венчанное головой страшного дракона. Вспомнилось, как выкатили по каткам могучий драккар, и как радостно закачался он на невысоких волнах, словно воин, сваленный ранами на зиму, пробовавший, наконец, встать на ноги... И этот запах смолы в корабельном сарае, и ни с чем не сравнимый аромат нагретой солнечными лучами резной деревянной скамьи под головой. И хлопанье вышитого полотнища паруса, и крики чаек, дразнящиеся солёные брызги из-за бортов.
- Люди!- голос Данко пришёл, казалось, из другого мира. Викинг с видимым сожалением отогнал от себя приятные воспоминания и посмотрел с опушки вниз, туда, где утопая в зелени лесов, жила своей жизнью небольшая деревушка в шесть-семь дворов. Одно подворье стояло на отшибе, словно хоронящаяся от недобрых глаз ведовица. Кузня, ясное дело! Кому как не знающемуся с отнимающим жизнь железом ставить свою избу поодаль от прочих. Кузнец – он тоже в своём роде кудесник, потому и незачем выставлять напоказ пытливому людскому оку все свои секреты, того и гляди – не к добру те веды пристроит.

Деревушка называлась просто - Полыни. Нечасто, видимо, сюда наведывались гости, да ещё такие. Седовласый волхв, что и кровь унять, и залом с поля снять, и скотные болезни отогнать мог, да бывалый меченый шрамами витязь из северных стран. Викинг лишь снисходительно посмеивался в ответ на любопытные и боготворящие взгляды ребятни и девок да белевшие от зависти короткие взгляды парней.
Старосту звали Мал, хотя имя это немного ему подходило, так как был он ростом мало не с викинга, а шириной в кости и вовсе превосходил северянина. Однако норов имел добрый, а ещё в уголках весёлых, чуть прищуренных глаз постоянно носил улыбку. Жена старосты Добронега выставила на стол глубокий горшок с добрыми мясными щами, наполнила мисы сыпучей кашей. Мал выкатил бочонок с мочёной ягодой и, лукаво улыбнувшись, достал берестяную кадку с чем-то пахучим и до боли знакомым. Ульвиг всё старался припомнить, откуда он знает все эти ароматы терпких трав, да так и не смог. А Вельмунд улыбнулся хозяину в ответ также хитро и пододвинул резаную из липы плошку для пития…

Ближняя деревня называлась Руды, она стояла в дне пути от Полыней. Прозвана была так, потому как стояла ближе всех к болоту, да кузнечного дела мастера недалече оттуда руду добывали. Поговаривали, так тесно деревушка была связана с Топью, что детей, рождавшихся от тамошних девок, через одного на болото выносили – то с перепонками на ручках-ножках уродится, то с хвостом, как у головастика, то цвета синего или зелёного… Видно, не так уж и редко хаживала болотная нечисть послушать, о чём шепчутся на ночных посиделках румяные молодицы.
А в двух днях пути стоял Белый Яр, городище Великого Князя. Князь сам жил в граде Ладоге, а тут заправлял его воевода – Витомир, как и Князь, находник из северных стран. Тоже явился в Белый Яр зим пять назад с дружиной на трёх ладьях с драконьими головами на штевнях. И волхва своего северного с собой привёз. Тот как глянул единожды в глаза старосте, что Мал понял, таким дорогу лучше уступить миром, а не то…
Витомир велел рубить лес, и вот уже на второе лето встало меж городищем и берегом деревянное забрало – не враз пробьёшь. Ещё и стоит на обрыве – яре, который, говорят сведомые люди, насквозь подземными ходами пронизан.
А через две зимы вырос и Детинец – рубленая крепость. И потёк народ к варягам под крыло – тут-то поспокойней. Не особенно охота, конечно, дань платить, но вспомнишь, как два раза налетали злые заморские гости, да как встречал их на своих лодьях Витомир – эх, что за сеча была! Правда, хоть дело своё воевода справно ведает, но и странностей у него – шибко уж много. И ближайшие гридни его, седоусые варяги, порой не могут взять в толк, о чём бормочет себе под нос градоправитель.
А ещё Витомир в последнее время всё чаще повадился бывать у того волхва, что с ним приехал – он обосновался в пещерах, аккурат под городом. И рядом с тем подземьем народ честной хаживать опасается, особо – в ночное время. Иногда в полнолуние странные дела там творятся…
Какие – ни викинг, ни Вельмунд уже не услыхали, так и уснули добрым сном, где сидели. А хозяин, поговорив немного сам с собой, свалился под лавку храпящим кулем.
Вошла полусонная Добронега и, посмотрев на мужа и гостей, улыбнулась материнской улыбкой. Затушила лучину в светце и пошла спать дальше.

…Ноги мягко и неслышно ступали по лесной тропке. Ноги, обутые в мягкую изукрашенную чуть резковатыми северными узорами кожу. Листва тихо шелестела по кожаной безрукавке, накинутой на льняную рубаху. За спиной в грубом наплечном мешке тихо позвякивала кольчуга. Викинг шёл через статный смешанный подлесок. Воин не долго искал бы здесь подходящее дерево: вот тонкие берёзы – на стрелы; вот священный орешник – им огораживают поля для поединков; вот бурые туго сплетённые мышцы дуба – на корабль; а вдалеке – вот это, пожалуй, получше подойдёт: ясень – младшее дитя Иггдрасиля, Мирового Древа, а так же наилучший материал для постройки лодий. Иногда его, Ульвига, родичей звали аскеманнами – людьми ясеня! Но чаще просто и грозно – норманнами, норсмадр – людьми с Севера. И немало было вложено в эти простые названия!
Вдалеке зазвучало, перекрывая голоса полуденного леса, эхо неторопливой беседы молота с наковальней. Гулко бухало тяжкое ковадло, вторил ему звонким перестуком кузнечный молоток.
Викинг почувствовал запах дыма, а через пару шагов меж деревьев проглянула и сама кузня. В последний раз гулко ударил молот, прозвонил о металл искусный молоточек, и в проёме нарисовался по пояс раздетый кузнец с алой от жара заготовкой в руке. Посмотрел вбок и опустил полыхающую полосу железа в высокое ведро. Облако пара мягким одеялом укутало могучее тело кузнеца. Потопив пару мгновений непокорное железо в воде, искусник достал, наконец, заготовку и пробежал внимательными глазами вдоль. Усмехнулся – видать, неплохой меч вскоре родится!
Ульвиг выходил из лесу, подняв правую руку – вот он – один да без оружья! Нож засапожный только если – но всё ж не честной кулачный бой, что и ноги до колен оголять.
Брови кузнеца вмиг срослись на переносице, по перетянутому тонким ремешком лбу пролегла складка – что ещё за птица?
- Здрав будь, Радим Военежич!- Ульвиг подходил неторопливо, с трудом сплетая в уме мудрёные словенские имена со вчерашними хмельными поучениями Мала, как вести себя с кузнецом. Искусник то, должно быть, приметил, потому как неожиданно спросил сам:
- С чем пожаловал–то, северный гость?
Ульвиг стянул с плеч лямки мешка и развязал горловину. Достал верную кольчугу, не раз и не два спасавшую тело от острой стали. Поднял перед кузнецом. Кое-где порубленная, кое-где прорванная железная чешуя висела рваными лоскутами, печально смотрела на мастера разорванными и погнутыми кольцами.
- Эк тебя угораздило, с мертвяка, поди, снял?
- С себя.
Искусник посмотрел ещё мгновенье и махнул рукой – сматывай, мол. И посмотрел на викинга уже не так настороженно: видел премудрый, ни одной прорехи на спине – только на груди да боках, что значит – любой догадается!
- Как звать-величать-то, северный гость?- синие глаза, казалось, потеплели.
- Ульвиг сын Хродольфа,- северянин глянул в ответ своим пасмурным взглядом.
- Заходи, сын Хродольфа, гостем у меня будешь, - сказал кузнец и нырнул в низкий проём кузни.
В пышущей жаром кузнице ему помогал сын Радонег, который, хоть и проводил ещё только десятую зиму, во всём обещал повторить отца.
Самого же искусника словенские боги не обидели ни ростом, ни силушкой. Во многом походил Радим на столетний дуб – широк в кости, жилист да высок. И крепость от каждодневного многократного метания ковадла проскальзывала в каждой частице перемазанного сажей тела: и в необъятной груди, и в широкой спине. А жилистые руки и вовсе были закованы в панцирь каменных мозолей – точно у викингов, не один десяток лет проведших в походах. Ульвиг усмехнулся и посмотрел на свои – тут ему стыдиться нечего! А если бы кузнец предложил посмотреть, кто дольше выдержал горящую стружку на ладони, то викинг спор бы принял без колебаний – тоже, как говаривают словене, не лаптем суп хлебает!
Седые волосы Радима стягивал на высоком челе тонкий ремешок – чтоб огонь не поел, кузня всё-таки! И чувствовался и в этих припорошенных инеем волосах, и в ярких глазах немалый пройденный путь по дороге жизни. И путь тот, наверняка, не был так уж лёгок!

Радим недаром слыл у простого люда из Полыней искусником: дело своё знал крепко! В шесть рук трудились викинг, кузнец и его сын над видавшей виды бронью, и словене только диву давались, как можно остаться живым после таких ран, да ещё, судя по всему, не шибко давних. Не будет же воин, которого только меч да конь кормят, по ползимы не чинить бронь, что единая акромя щита прикроет удальца в сече!
А потом Ульвиг достал шлем. Подал посмотреть его Радиму. А через миг уже раскатисто хохотал в ответ на непонимающие взгляды мужа и отрока. Шлем выглядел не лучше кольчуги, словно великаны весь день в него кидали камни. Вот и проскальзывал во взглядах словен немой вопрос: «Как ты тут вообще сидишь и смеёшься, а не травой в избе растёшь, способный только ночной горшок полнить да слюни пускать, никого вокруг не узнавая, оживляясь только при виде меча или секиры?»

До ночи гремело железо в жаркой кузне, тянулся в высокое безоблачное небо столб сизого дыма. И в красных отблесках кузнечного огня, под звон молотов творилось то самое потаённое действо, столь ревниво охраняемое от случайных людей мастеровитыми кузнецами, чинно и неторопливо передающих чистое искусство ученикам.
И случайный путник, заплутавший в окрестных лесах и случайно набредший на лесную кузню, наверняка бы помыслил, будто бы и не отгремел ещё на земле молот искусника Кия.
А когда в последний раз поцеловались молот и наковальня, и в ночной тиши, наконец, послышался комариный писк да шёпот листвы, приняла в себя разгорячённых трудом людей жаркая баня. И полосуя берёзой и дубом крепкие тела, шумели в натруженных руках душистые веники. А на углях радостно шипела разбавленная квасом водица. Даже банник, получив свою долю кваса, не брызгал кипятком, не норовил обжечь мокрыми листьями, дал пар мягкий да добрый, что споро чистил тела и души от осевшей сажи.
Бледное, не загорелое тело викинга контрастно белело на фоне выкрашенных под орех тел словен. Но то было тело воина: попятнанное жаркими рубками да лютыми сечами, словно одетое в сеть, сотканную из шрамов и ожогов, пестрело оно белыми росчерками да теми неведомыми никакому искуснику узорами. И Ульвиг лежал на полке, блаженно вытянувшись и отдавшись на волю гулявшим по нём пушистым веникам, и вечно свитая изнутри пружина, казалось, медленно распрямлялась…

© Copyright: Всеслав Волк, 2009
Свидетельство о публикации №1911101081

Добавлено (05.12.2009, 01:23)
---------------------------------------------
Теперь о приятном.. Волк... низкий поклон тебе за это произведение... и крепко стиснутую руку!!!!! Я давно уже варюсь в Мистике и Фэнтези.. но подобного ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ! знаешь, Волк, ты так удачно совместил всё в рассказе (?) , что читать - ПРОСТО ОДНО НАСЛАЖДЕНИЕ!... я не из какого и никогда произведения - не узнавал столько нового из старинных легенд!!!! это первое. Второе. Описание событий в рассказе, ситуаций, природы, людей и мест действия - просто бесподобны!!! ты напоминаешь чем то символистов-поэтов: у них такие же сочные и точные мазки в описании! прямо хочется местами твой рассказ перечитывать и перечитывать!!!!! Как будто после тяжелой удачной сделанной физической работы, когда всем удовлетворен: и результатами труда, и расчетом за него.. @

Добавлено (05.12.2009, 01:23)
---------------------------------------------
Теперь о приятном.. Волк... низкий поклон тебе за это произведение... и крепко стиснутую руку!!!!! Я давно уже варюсь в Мистике и Фэнтези.. но подобного ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ! знаешь, Волк, ты так удачно совместил всё в рассказе (?) , что читать - ПРОСТО ОДНО НАСЛАЖДЕНИЕ!... я не из какого и никогда произведения - не узнавал столько нового из старинных легенд!!!! это первое. Второе. Описание событий в рассказе, ситуаций, природы, людей и мест действия - просто бесподобны!!! ты напоминаешь чем то символистов-поэтов: у них такие же сочные и точные мазки в описании! прямо хочется местами твой рассказ перечитывать и перечитывать!!!!! Как будто после тяжелой удачной сделанной физической работы, когда всем удовлетворен: и результатами труда, и расчетом за него.. @

Добавлено (05.12.2009, 01:32)
---------------------------------------------
@ ... и приятно ноющими мышцами.. - сел за чашку кофе... и потягиваешь его неспешно... вместе с синим дымом сигареты.... А мысли... а мысли... а мысли... несутся и несутся вдаль!... Полет Души... Мистика.... Да, брат... сильно ты пишешь... с душой... Не люблю это слово ТАЛАНТ. Вот и не пишу его.. ТАЛАНТА нет в мире! Есть огромная тяга к чему либо и ТРУД во имя этой цели! Уважаю такой труд. Очень..

Добавлено (05.12.2009, 01:42)
---------------------------------------------
Ну и третье.. ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНЫЕ герои и ситуации! Это как у Семеновой - Нелетучий Мышь, так у тебя этот Курдуш! и по моему твой Курдуш даже более перпективен в плане развития сюжета, чем Нелетучий Мышь у Волкодава.. :) Очень подкупили такие необычные ходы в сюжете! а чего стоит только это самозакапывание Велимира!!!!!! просто душу окрыляешь такими моментами, брат.. Спасибо тебе еще раз за УЛЬВИГА. это чудо прямо какое то среди соломы интернета! Всё больше и больше убеждаюсь, что НЕ ПО ТЕМ КЛАССИКАМ НАС УЧИЛИ В ШКОЛЕ! кому нафиг нужны эти Мертвые Души??!

Добавлено (05.12.2009, 01:54)
---------------------------------------------
Вообщем, я вынес из этого произведения что ты очень наблюдательный человек, Волк... прочитавший огромную прорву литературы по истории славян и викингов! и самое главное - твоя Душа знает о Полете Души! ты испытывал его - это видно... Причем это Полет СЛАВЯНСКОЙ Души! а остальные Полеты, типа Толкиена, меня не впечатляют... Их удел - интриги сюжета Санта Барбары.. Это лично мое мнение. Не бесспорное. но имеющее право на жизнь как и все другие мнения. $image1$

Добавлено (05.12.2009, 02:05)
---------------------------------------------
Почему так много комментов, Волк? короче - не получается.. Слишком необычайное произведение! А эти отписки типа - ИНТЕРЕСНО, КЛАСС, СУПЕР, ГЕНИАЛЬНО, ОФИГЕТЬ, СЛОВ НЕТ, ПИШИ ЕЩЕ В ТОМ ЖЕ ДУХЕ, МЫСЛИ УЛЕТЕЛИ - я никогда не понимал.. что то вроде снисходительного внимания... кто то СНИЗОШЁЛ ЧТОБ ЗАМЕТИТЬ... :) И всё же извини за длинный монолог.. Я мало что копирую из интернета себе.. но твоего УЛЬВИГА - обязательно! как допишешь - остальное сдеру себе!!!!!!! :) Времени тебе! и настроения с удачей!