Приход Тохтамыша

Кузьмин А. Г.

Приход Тохтамыша

В 1382 году на русские земли пришли полчища Тохтамыша. Переправившись через Оку, татаро-монголы сожгли Серпухов и 23 августа подступили к Москве. К этому времени великий князь Дмитрий Иванович Донской покинул город и уехал в Кострому. Осада продолжалась три дня, москвичи впервые применили огнестрельное оружие — пушки. 26 августа 1382 г. защитников города обманом выманили за ворота и татары ворвались в город. Москва была разграблена и сожжена, погибло 24 тысячи человек. Затем были разграблены Владимир, Можайск, Переяславль, Звенигород. Но у Волоколамска сопротивление один из татарских отрядов разбил Владимир Андреевич Храбрый. Тохтамыш вернулся в Орду, вновь наложил дань на русские земли.
***
Почему же, всего через два года после великой победы на Куликовом поле Тохтамыш сумел разорить Москву и вновь наложить дань на Русь? Чтобы яснее представить важность этой проблемы, придется вновь процитировать экстравагантные суждения Л.Н. Гумилева: по Гумилеву, 8 сентября 1380 года стараниями Сергия Радонежского родился новый этнос. Этому процессу стремился помешать Мамай с помощью католического Запада, но на пути у него встали московский князь Дмитрий и хан Белой Орды Тохтамыш. Правда, два года спустя, в 1382 году, Тохтамыш взял обманом Москву и уничтожил ее население, но Тохтамыш, в отличие от Мамая, по Гумилеву, не был прозападным деятелем. "Защита самостоятельности государственной, идеологической, бытовой и даже творческой, — пишет Л.Н. Гумилев, — означала войну с агрессией Запада и союзной с ней Ордой Мамая. Именно наличие этого союза придавало остроту ситуации. Многие считали, что куда проще было подчиниться Мамаю и платить дань ему, а не ханам в Сарае (имеется в виду Тохтамыш; автор не учитывает, что Мамай никогда не был ханом, а дань формально могла идти только ханам — А.К.), пустить на Русь генуэзцев, предоставить им концессии, и в конце концов договориться с папой о восстановлении церковного единства. Тогда был бы установлен долгий и надежный мир. Любопытно, что эту платформу разделяли не только некоторые бояре, но и церковники, например духовник князя Дмитрия — Митяй, претендовавший на престол митрополита. Мамай пропустил Митяя через свои владения в Константинополь, чтобы тот получил посвящение от патриарха".
В другом месте у Гумилева можно прочесть вариацию на ту же тему: западник Мамай "договорился с генуэзцами, получал от них деньги. И на них содержал войско, отнюдь не татарское (монголо-татары, по Гумилеву, — это защитники и опекуны Руси. — А.К.), а состоящее из чеченов, черкесов, ясов и других народностей Северного Кавказа. Это было наемное войско. Мамай пытался наладить отношения с московским князем Дмитрием, который был тогда очень мал, и за него правил митрополит Алексий. Но тут вмешался Сергий Радонежский. Он сказал, что этого союза ни в коем случае допустить нельзя, потому что генуэзцы, союзники Мамая, просили, чтобы им дали концессии на Севере, около Великого Устюга".
На самом деле "союзник" и "друг" Тохтамыш появился на горизонте уже после разгрома Мамая русскими войсками. Тохтамыш (Токтамыш, Гиас ад-дин Токтамыш-хан) (ум. 1405), потомок хана Джучи, в 1376 году был возведен ханом в Сарае (занимая левобережье Волги — "Ак-Орду", т.е. "Белую Орду", которую наши летописи ошибочно называют "Синей") при поддержке и покровительстве Тамерлана, которого русские летописи называли Тимур Аксаком, и воспользовался счастливо сложившимися обстоятельствами, дабы подчинить своей власти "улус Джучиев". Мамай готовился к новому походу на Москву, но был разбит в 1381 году Тохтамышем на Калке и погиб в 1382 году в Крыму в Кафе, оставленный своими соратниками, перебежавшими к Тохтамышу. Поход на Москву становится для Тохтамыша важнейшим звеном по "наведению порядка" и он пытается использовать враждебного Москве Ягайло в качестве вассала-союзника, обещая ему ярлык на все русские земли. Но смута в Литве не позволила осуществиться этим планам: Кейстут, дядя Ягайло, был решительным с одной стороны, противником и Ордена, и Орды, а с другой стороны, постоянным сторонником сближения с Московским княжеством. И антимосковская позиция Ягайло лишь укрепляла промосковские симпатии Кейстута.
Л. Гумилеву все-таки пришлось отвечать на вопрос: почему "союзник ... разорил Москву"? Ответ последовал более чем экстравагантный: "Тогда случилась беда, погубившая Тохтамыша, но не Москву". Оказывается, суздальские князья интриговали, "а интриги у них всегда осуществлялись одним способом: писанием доносов". Они донесли Тохтамышу, что Дмитрий "хочет предать его и присоединиться к Литве" (куда впоследствии бежит Тохтамыш). "Тохтамыш был очень славный человек — физически сильный, мужественный, смелый, но, к сожалению, необразованный. Он был не дипломат... И он поверил, ибо в Сибири не лгут: если свои же приходят и говорят про другого плохо — этому верят!" У Тохтамыша, следовательно, не было выбора: донесли — значит надо придушить друга. Тохтамыш пошел к Москве, и "все князья и бояре разъехались по своим дачам и жили спокойно". Не имевший дач народ остался в Москве. Что ему оставалось делать? "Народные массы в Москве, как всегда у нас на Руси, решили выпить. Они стали громить боярские погреба, доставать оттуда меды, пиво, так что во время осады почти все московское население было пьяным. Москвичи выходили на крепостные стены и крайне оскорбляли татар непристойным поведением — они показывали им свои половые органы. Татар это ужасно возмутило. А когда на Москве все было выпито, москвичи решили, что больше воевать не стоит, пусть татары договорятся обо всем и уйдут. И открыли ворота, даже не поставив стражу перед ними". Оскорбленным же татарам ничего не оставалось, как перерезать беспечных горожан. Предполагая сомнения у читателей, Л.Н. Гумилев заверяет: "Так было на самом деле — все это описано в летописях". Летописи, конечно же, обычно отражают заинтересованность разных политических сил. Но такой и близкой к сказанному версии нет ни в одной из них.
О намерениях Тохтамыша на Москве было известно. Тохтамыш начал с того, что распорядился грабить купцов, торговавших в городах Волжской Болгарии. Дмитрий попытался собрать войско и позвал на совет князей и бояр. Однако "обретеся раздно в князех и не хотяху пособляти друг другу и не изволиша помогать брат брату", — отмечено Новгородской IV летописью. И Дмитрий, получивший в истории высшую награду в прозвании "Донской", "то познав и разумев и расмотрев... бе в недоумении велице, убояся стати в лице самого царя, и не ста на бой противу него, но поеха в град свой Переяславль, а оттуда мимо Ростов и паки реку вборзе на Кострому". (Примерно этот текст воспроизведен и рядом других летописей середины и второй половины XV века, в то время, как в древнейших — Троицкой, Рогожском летописце — сюжет о разногласиях явно сознательно исключен).
Что же произошло после столь убедительной победы на Куликовом поле? Победа досталась, конечно, не легко. "Оскудела Русь ратными людьми", — сообщает летописец. Но дело было не только в этом, и даже не в том, что нечем было вознаградить победителей. В 1381 году московский князь оказался перед нелегким выбором: Константинополь поставил на Русь двух митрополитов — Киприана и Пимена, но ни один из них не был желателен в Москве. Киприан был опозорен при попытке занять московский митрополичий стол в 1379 году, а за Пименом тянулся шлейф колоссального долга константинопольским банкирам, который Москва и при желании не могла бы выплатить.
В результате, выбор Дмитрия остановился на Киприане. В пользу Киприана складывалась и ситуация в Литве. В Вильне шла борьба за власть Ягайла и его брата Кейстута, Ольгерд скончался в 1377 году, объявив Ягайло "старейшим", каковым он (рожденный от второй жены) в действительности не являлся (таковым был именно Кейстут). Вокруг Кейстута стали собираться силы, противостоящие Ягайле.
В летописях хронология событий, связанных с усобицами в Литве, перепутана из-за повтора. Об усобице и гибели Кейстута говорится дважды: под 1378 и 1382 годами. В данном случае, видимо, путаница произошла из-за того, что позднейшими сводчиками события 1382 года — гибель Кейстута, и его выступление против Ягайла в 1378 году, завершившегося вокняжением Кейстута в Вильне в 1381 году, в каком-то источнике были записаны без дат (таковы и есть западнорусские летописи, в которых имеется недатированный рассказ о литовских князьях и коварстве Ягайло, по приказу которого в Креве, где позднее будет заключена польско-литовская уния, был предательски убит Кейстут). Под влиянием этой путаницы и женитьба Ягайло на польской королеве Ядвиге с 1385 года перенесена на 1381-й, и соответственно на это время переносятся и момент возникновения католических симпатий у Ягайло. Ошибка же летописей в ряде случаев повлияла и на построения историков, объяснявших события 1381-1382 годов.
Главный факт, нуждающийся в объяснении, — это причины, побудившие московского князя принять на митрополичью кафедру Киприана, к которому у него была явная и оправданная неприязнь. Ягайло явно симпатизировал Мамаю (а позже и Тохтамышу) в Орде и католикам в Кракове. (Краков — столица тогдашней Польши, в летописях нередко помещался в "Угорской земле"). С первым Киприан мог бы вполне мириться, второе же подрывало его положение митрополита "всея Руси". Он оказывается в лагере Кейстута и затем сменившего его Витовта, поскольку сын Кейстута поначалу также опирался на православные общины. Киприан связывается с Сергием Радонежским и Афанасием Высоцким, и по инициативе Сергия в 1381 году духовником Дмитрия становится Федор Симоновский. В мае 1381 года Киприан торжественно въезжает в Москву. Вскоре и Кейстут утверждается в Вильне, и в треугольнике Дмитрий — Кейстут — Киприан просматривается согласие по принципиальным вопросам. Но были нюансы и в самом этом согласии. Сразу по прибытию в Москву Киприан вместе с Сергием Радонежским освящал каменный храм Высоцкого монастыря в Серпухове, а также крестят детей Владимира Андреевича. А вот отношения митрополита с Дмитрием останутся строго официальными.
Ягайло в союзе с крестоносцами удалось вернуть литовский стол. 20 июля 1382 года пала резиденция Кейстута Троки, а вскоре и сам он был вероломно убит, причем сын его Витовт либо не понимал происходящего, либо вел "свою игру", явно отличную от политики отца. Во всяком случае, и с Орденом, и с Ордой (в частности, именно с Тохтамышем) у него будут более теплые отношения. Со смертью Кейстута Москва потеряла своего наиболее важного союзника в сложных отношениях с Ордой и литовскими княжествами, а Тохтамыш теперь, заручившись прямой поддержкой нижегородских князей, стал готовиться к походу на Москву.
Именно этот поход Тохтамыша прояснил глухие сообщения летописей, указав на тех, кто создавал вокруг московского князя заговор молчания, в результате которого Дмитрий Иванович оказался по существу в полной изоляции: Владимир Андреевич не оказал помощи двоюродному брату, а митрополит Киприан занимал прямо враждебную позицию. Именно в позднейшей редакторской работе Киприана и следует видеть указанные выше особенности "Сказания" о Куликовской битве.
Покидая Москву, Дмитрий рассчитывал, что город сможет продержаться до его подхода с набранными на севере княжества воинскими отрядами. В городе оставался митрополит Киприан и семья князя, многие бояре, внук Ольгерда Остей (вероятно, сын Андрея Полоцкого, участника Куликовской битвы), который и возглавил оборону города. В городе возникли разногласия между сторонниками обороны и капитуляции (к которым, видимо, принадлежали некоторые светские и церковные бояре). Отъезд из города Киприана (которого горожане не выпускали) и княжеской семьи еще более усиливал внутреннюю напряженность. В результате после трехдневной перестрелки (в которой горожанами впервые были использованы "тюфяки" — пушки), на четвертый день татары смогли с помощью суздальско-нижегородских князей "обольстить" Остея, якобы мирным соглашением. Вызванный якобы для переговоров о мире, князь был убит "перед воротами". Горожане, как обычно, укрывались в храмах и там находили свою гибель. Летописец говорит о разграблении церквей и особо выделяет то, что самому ему близко: "Книг же толико множьство снесено съ всего града и изъ загородия и ис сел въ сборных церквах до стропа наметано сохранениа ради спроважено, то все без вести сотвориша". Можно представить, сколько продуктов пера и интеллекта, летописей и всякого рода сборников, не считая обязательной богослужебной литературы, сгорало во вражеских набегах, да и в постоянных пожарах, сообщения о которых заполняют страницы летописей.
Конечным результатом стало сожжение Москвы и уничтожение 24 тысяч ее населения (число определяется суммой, выделенной князем Дмитрием на похороны). Разорены были также некоторые прилегающие к Москве селения и города (Звенигород, Можайск, Волок, Дмитров, Переяславль).
В условиях "неодиначества и неимоверьства" (выражение Типографской летописи) Дмитрий не успел собрать сколько-нибудь значительное войско. Пришлось посылать в Орду сообщение о признании власти "царя" Тохтамыша. Но князь не оставил без внимания и причины поражения, выявляя виновников случившегося. Главным виновником оказался митрополит Киприан. Он бежал в Тверь и, как и в середине 70-х годов, подбивал тверского князя идти в Орду за ярлыком на великое княжение. Другой виновник — Афанасий Высоцкий, действовавший, очевидно, по советам Киприана, фактически выключал из борьбы Владимира Андреевича. И Киприана, и Афанасия великий князь изгнал из Руси.
В "Повести о нашествии Тохтамыша" говорится о "помощи" хану со стороны Рязанского князя Олега. Но эта строка "повести" опровергается фактом разорения после сожжения Москвы войском Тохтамыша Рязанского княжества. Тем не менее, как явствует из летописей, "на ту же осень князь великий Дмитрей Ивановичь посла свою рать на князя Олга Рязаньскаго. Князь же Олег Разанскый не в мнозе дружине утече, а землю всю и до остатка взяша, и огнем пожгоша и пусту сътвориша, пуще ему стало и татарьской рати". Суть противоречий, возможно, объясняется в договоре 1402 года, заключенным между сыном Олега Рязанского Федором с сыном Дмитрия Донского Василием: "А что была рать отца моего, великого князя Дмитрея Ивановича, в твоей вотчине при твоем отци, при великом князи Олге Ивановиче, и брата моего (имеется в виду внутрикняжеская иерархия, принятая в договорах) княже Володимерова рать была, и княже Романова Новосилского, и князей Торуских, нам отпустити полон весь". Участие в походе новосильского и торусских князей, да и самого Владимира Андреевича может разъяснять действительную причину нового обострения московско-рязанских отношений. Таковой могла быть борьба за земли по Оке.
По договору Москвы и Рязани 1381 года наиболее сложные территориальные размежевания проходили по приокским землям, где рязанские владения непосредственно соприкасались с владениями Владимира Андреевича Серпуховского. Князь Олег уступал принадлежавшие некогда Рязани Лужу, Верею, Боровск, "на Рязанской стороне" Тулу, Талицу, Выползов, Такасов, но получал, "что доселе потягло к Москве", Лопастну (ранее ее захватывали рязанские отряды в 1353 году), "уезд Мьстиславль, Жадене городище, Жадемль, Дубок, Броднич с месты, как ся отступили князи торуские Федору Святославичю" (имеется в виду торусский князь). В договоре 1402 года область Тулы признавалась за Рязанью.
Между 1381 и 1402 годами произошли события, потребовавшие уточнения границ. В 1385 году Олег Иванович захватил Коломну и для примирения с ним Дмитрий просил Сергия Радонежского склонить рязанского князя к "вечному миру". Таковой был заключен в 1386 году и скреплен браком сына Олега Федора с дочерью Дмитрия Софьей. Видимо, в этой связи и произошел обмен Коломны на Тулу.
Сожжение Москвы Тохтамышем для Дмитрия усугублялось распадом созданного в середине 70-х годов XIV века союза княжеств Северо-Восточной Руси. Нижегородские князья пользовались ситуаций для обособления своего княжества, Великий Новгород и Псков жили своими заботами, Тверь по-прежнему ориентировалась на Литву, а в Литве оба соперника — Ягайло и Витовт стремились расширить свое влияние в землях и Юго-Западной, и Северо-Восточной Руси. Ягайло при этом пользовался поддержкой католического духовенства, а Витовта энергично поддерживал Киприан, для которого борьба против московского князя прикрывалась теперь идеей "всея Руси" с центром в Вильне.
1383 год принес московскому князю целый ряд неприятностей. Тохтамыш хотя и дал Дмитрию ярлык на великое княжение, но сепаратизм тверских и суздальско-нижегородских князей им также подогревался. Поддерживал он и Ягайло, которому ранее был выдан ярлык на "великое княжение", не обозначая границ обеих "великих" княжений. Новгород Великий в 1383 году принял в качестве князя-наместника Патрикея Наримантовича, сына Нариманта Гедиминовича, получившего некогда вотчины в Новгородской земле. После почти десятилетнего перерыва Русь должна была платить Тохтамышу дань в размерах, установленных в XIII веке и собиравшихся ханом Узбеком. Некоторые земли, в частности, Ростов и Великий Новгород, должны были дать "черный бор" — поголовную дань, а обеспечить ее поступление обязан был московский князь. Естественно, что подобные поборы усиливали сепаратистские настроения в центрах Северо-Западной Руси и выбивать "черный бор" приходилось силой. (Этим вызывался большой поход московского князя и Владимира Андреевича Серпуховского на Новгород в 1386 году).
Тохтамыш вводит новую систему поддержания господства над русскими княжествами: сыновья правящих князей забираются в Орду в качестве заложников. Дмитрию пришлось отправить туда старшего сына Василия, которому в это время было 12 лет. Можно было и выкупить заложника за 8000 рублей. Но такую сумму князь собрать не мог, да и долг ответственного за Русь князя не позволял ему решать личные проблемы за счет разорения подданных.
В 1384 году, после серьезных поражений от Ордена, наметилось сближение литовского князя Ягайло с Москвой. Был заключен договор, который, к сожалению, не дошел до нас, но упоминается в Описи архива посольского приказа 1626 года. Поскольку в договоре в это время был более заинтересован Ягайло, и в форме договора просматривалось некоторое превосходство московского князя (к нему обращались литовские князья). Особое соглашение между матерью Ягайла Ульяной (дочерью тверского князя) и Дмитрием предполагало женитьбу Ягайло на дочери московского князя: "Великому князю Дмитрию Ивановичу дочь свою за него дати, а ему, великому князю Ягайло, быти вь их воле и креститися в православную веру и христианство свое объявити во все люди". Речь, видимо, шла о Софье, выданной два года спустя за сына Олега Рязанского.
Намечавшийся союз, однако, не состоялся. Летописи ничего не сообщают ни о договоре, ни о причинах возобновления противостояния, частью которого могла быть и активизация Олега Рязанского, захватившего Коломну. (Олег был женат на сестре Ягайло и в начале 80-х годов находился в близких отношениях с литовским князем). Ясно, что такой союз должен был вызвать опасение у Тохтамыша, и он, конечно, делал все для его разрушения. Возможно, именно тогда он сближается с Витовтом, находившимся в остром противостоянии с Ягайло. Угроза же со стороны Орды и Ордена побуждает Ягайло искать примирения с Витовтом и сотрудничества с польской шляхтой. Уже в 1385 году было подписано соглашение с польскими феодалами, в основе которого предполагался брак Ягайло с юной польской королевой Ядвигой, причем с литовской стороны его подписывал и Витовт, чем признавалось распространение унии на все Литовско-Русское княжество. В январе 1386 года на основе этого соглашения был подписан акт о польско-литовской унии, в начале февраля Ягайло на люблинском съезде был провозглашен королем, 15 февраля он крестился в католическую веру, 18 февраля отмечено бракосочетание, а 4 марта проведена коронация.

Мои проекты:

Заработай со мной!

Русь Былинная

Ратная Доблесть Руссов

Пособие для Героя

Источник: http://www.portal-slovo.ru/history/35303.php?ELEMENT_ID=35303&PAGEN_2=3