НАЧАЛО ИГА

ЗОЛОТАЯ ОРДА И РУСЬ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ ПОСЛЕ МОНГОЛО-ТАТАРСКОГО НАШЕСТВИЯ

Возвращение войск Батыя из Европы по времени совпало с политическими изменениями внутри самой Многольской державы. После кончины в 1241 году хана Угедэя ситуация в Монголии осложнилась. Угедэй был третьим (из четырех) законных сыновей Чингисхана. Он устраивал монгольскую знать своими недостатками: ни волей, ни твердостью, ни умом не обладал. Новый претендент на престол, хан Гуюк встретил противодействие многих старших чингизидов, в том числе и Батыя. Лишь в 1246 году курултай, наконец, изберет Гуюка великим ханом, а пока фактическое управление сосредотачивалось в руках его матери Таракины, — женщины хитрой, коварной и властной. К Батыю она относилась с явным недоброжелательством. И тот, очевидно, платил ей тем же. Во всяком случае, на призывы из резиденции монгольских великих ханов Каракорума явиться в ставку для решения общих дел, он отвечал отказом, ссылаясь на нездоровье. Посетивший в 1246 году Сарай папский посланник Плано Карпини дает портрет Батыя, как явно нездорового человека, хотя хану в то время было лишь сорок лет. И не случайно Батый рано перекладывает часть своих обязанностей на юного сына Сартака, хотя, конечно, основные нити политики он продолжал прочно держать в своих руках. Естественно, что сложные отношения с Карокорумом требовали от Батыя и повышенной осмотрительности, и укрепления тылов. Практически это означало некоторое перераспределение способов поддержания господства от прямолинейных репрессий к дипломатии монгольского же типа, главными принципами которой были: сталкивание возможных противников, недопущение особого усиления кого-то из них, поощрение любых доносов. В условиях, когда русские князья и так не доверяли друг другу, подогреть их разногласия и взаимную подозрительность было не так уж и сложно.
Смерть великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича в 1238 году освободила великокняжеский стол. После отступления Батыя в Степь его должен был занять младший брат Юрия — Ярослав Всеволодович, как старший в роде. При этом Ярослав сохранял за собой разоренный Переяславль, а в Новгороде он оставил своего старшего сына Александра Ярославича, к тому времени уже достигшего совершеннолетия. Ни Ярослав, ни Александр свидетелями не были свидетелями татаро-монгольского нашествия, разорившего Владимиро-Суздальскую Русь. Они находились или в Новгороде, или у северо-западных границ, где ситуация оставалась весьма напряженной: немцы выжидали удобного момента, чтобы вновь наступать в сторону Изборска и Пскова, датчане включились в борьбу за земли чуди и русов-рутенов в областях Роталия и Вик и по побережью Финского залива, шведы угрожали со стороны другого берега этого залива.
По новым порядкам, установившихся после татаро-монгольского нашествия, великих князей и князей теперь утверждали в Золотой Орде и Каракоруме. В 1243 году в Сарай, столицу Золотой Орды, отправился Ярослав. Батый предпочел именно его утвердить на великокняжеском столе, потому что другие претенденты, в частности, Михаил Черниговский и Даниил Галицкий, представлялись ордынскому правителю более опасными, поскольку у них сохранялись контакты с Западом, в том числе и католическим.
Первый приезд Ярослава в Сарай закончился в целом благополучно. Князь был утвержден в звании “великого князя”, к Владимиру как бы присоединялся к и Киев, хотя город был совершенно разорен и был практически безлюдным, формально он оставался и “великим княжением”, и центром митрополии, что в данном случае было для Ярослава особенно важным. Но Ярославу пришлось оставить в заложником в Сарае своего сына Святослава и позднее подобная практика “заложничества” будет очень распространенной в отношениях Орды и Руси. Сына Константина Ярославу пришлось отправить в Каракорум, путь к которому занимал полгода.
Под 1244 годом Лаврентьевская летопись дает краткую запись, видимо заимствованную из какой-то справки о распределении уделов Батыем: ордынский хан утвердил за русскими князьями их “отчины”. Еще короче статья следующего, 1245 года: “Князь Костянтин Ярославичь приеха ис Татар, от кановичь, к отцу своему с честью. Того же лета великый князь Ярослав, и с своей братьею и с сыновци, поеха в Татары к Батыеве”.
Лаврентьевская летопись не поясняет, почему и зачем Ярославу пришлось везти к Батыю своих братьев и племянников. В ряде других летописей сказано, что Ярослав был оклеветан неким Феодором Яруновичем (возможно, сыном воеводы Ярослава Яруна), но о чем шла речь — летописи не сообщают. Из Сарая Батый отправил Ярослава в Каракорум. Объяснение вызова Ярослава в Сарай и Каракорум можно найти у Плано Карпини, который встретился с Ярославом в Каракоруме. По данным Карпини, князя обвиняли в переговорах с католиками о создании возможного антимонгольского союза. Тайные встречи русского князя с католиками в Каракоруме, видимо, были продолжением контактов, которые ранее устанавливались Михаилом Черниговским и Даниилом Галицким. Весьма вероятно, что Батый предупредил ханшу, в чем именно провинился Ярослав, поскольку князь был встречен более чем настороженно. И судьба князя была решена — в 1246 году Ярослав был отравлен каким-то ядом из богатого арсенала восточной дипломатии: он умер после собственноручного угощения Таракины, едва выбравшись из Каракорума.
В том же 1246 году, когда Ярослав был в пути к главной монгольской ставке, в Сарае были подвергнуты мукам и казнены Михаил Черниговский и его воевода Федор. Вина того и другого заключалась в том, что они отказались выполнять унизительный ритуал поклонения огню и истуканам монгольских божеств. Но, видимо, были и иные причины, которые могли заключаться в опасении сближения русских князей с католическим Западом, где в это время активно обсуждался вопрос об организации антимонгольской коалиции. Причем римский папа Иннокентий IV активно пытался использовать ослабление православной церкви для подготовки унии на выгодных для католицизма условиях.
В летописи внесен обширный рассказ об этой трагедии, и записан он был, видимо, в Ростове, поскольку дочь Михаила была женой ростовского князя Василька Константиновича, а Михаила в ставку Батыя сопровождал пятнадцатилетний внук Михаила Борис Василькович. Мальчик упрашивал деда покориться требованиям Батыя и его прислужников, но князь остался непреклонен, а воевода после расправы с князем уже вполне осознанно шел на муку. И князь, и его воевода, как уже говорилось, немного позднее будут канонизированы православной церковью как святые мученики.
После казни Михаила Черниговского и его воеводы Батый передал Бориса сыну Сартаку на его усмотрение. В чем состоял замысел Батыя — неясно. Сартак, по сведениям восточных авторов, был христианином. Правда, Карпини, побывавший в ставке Батыя, ничего христианского у Сартака не заметил, но он либо был приверженцем распространенного в степи несторианства, не имевшего строгой догматики в силу широкой разбросанности общин верующих, либо был “ответственным” в Орде за общение с христианами. Сартак через некоторое время отпустил мальчика в его удел, и, судя по дальнейшим контактам, у молодого князя установились приязненные отношения с сыном Батыя.
Из скупых и глухих летописных записей не ясно, каким образом преемником Ярослава на Владимирском княжении стал его брат Святослав, княживший до этого в Суздале: было ли это “избрание” или назначение Батыем. При этом все сыновья Ярослава остались на тех уделах, которые ранее были определены им отцом и утверждены в Сарае. Но вскоре в Орду направился Андрей Ярославич, а некоторое время спустя — Александр Ярославич.
Александру Невскому посвящено обширное Житие, внесенное в летопись и, видимо, написанное для летописи по заказу митрополита Кирилла. И митрополит Кирилл, и ростовский епископ Кирилл поддерживали Александра в его весьма нелегкой политической и дипломатической деятельности. И в литературе он получил одну из самых высоких оценок, как государственный деятель. Но если Л.Н. Гумилев представил князя основателем союза и “симбиоза” Руси и Золотой Орды, то английский медиевист Дж. Фенелл, поверив Гумилеву, представил Александра как предателя интересов Руси и прислужником татаро-монголов. А между противоположными мнениями обычно лежит проблема, в которой и следует разобраться.
Александр Ярославич был вторым сыном Ярослав Всеволодовича, но после смерти в 1233 году его старшего брата Федора, стал считаться старшим среди Ярославичей. В конце 30-х годов Александр стал Новгородским князем, а в 1239 году он женился на дочери полоцкого князя Брячислава. Этот брак был во многом политическим — он давал еще одного союзника в борьбе против западной угрозы. А Торопец, где происходило венчание, как бы соединял земли новгородскую, полоцкую и смоленскую. В том же году князь с новгородцами “сруби городци по Шелони”. Таким образом укреплялись подступы к Новгороду со стороны Пскова.
В 1240 году начинается наступление крестоносцев на Псков. Пал Изборск, потерпело поражение псковское ополчение. Немцы сожгли посад Пскова и осадили город. Взять его немцам не удалось, но они заполучили в заложники детей некоторых знатных псковитян, а затем, благодаря измене городских старейшин, вошли и в город, где оставили наместников и подчиненный им отряд. Беглецы из Пскова донесли до Новгорода печальные вести. Около того же времени серьезная угроза нависла и над самим Новгородом. Шведы (летописные “свеи”), как сообщает летописец явились “в силе велицей”. Вместе с норманнами (“урманами” — норвежцами), а также отрядами из племени суми и еми (южная часть нынешней Финляндии) “в кораблих множество много зело”, вошли в Неву и остановились у устья Ижоры. Старейшина ижорцев Пелгусий (христианское имя — Филипп), выполнявший поручение “стража ночная морская”, немедленно дал весть в Новгород.
Согласно “Житию”, Александр не стал ждать, когда Новгород сумеет мобилизовать ополчение. Со своей дружиной и небольшим отрядом новгородцев он устремился к Неве, очевидно, учитывая, что шведы не ждут столь быстрой реакции от новгородцев, тем более после страшного разорения Северо-Восточной Руси. Смелость и решительность князя были вознаграждены полной победой. В “Житии”, естественно, князю помогают и ангелы, и русские святые Борис и Глеб, и Владимир Святой, в день памяти которого произошло сражение. В итоге шведы нагрузили три корабля с “вятшими мужами” и затопили их в море (языческий обряд погребения у норманнов и других морских народов), а остальных убитых свалили в яму на берегу. Видимо, желая преувеличить достигнутый успех, автор уверяет, что новгородцы потеряли только 20 человек. Но оговорка — “или менее, Бог весть”, показывает, что точными данными автор не располагал. Разумеется, масштабы сражения не могли идти в сравнение с битвами, которые сопровождали наступление полчищ монголо-татар. Но для Швеции и для большинства европейских стран такое поражение было весьма чувствительным: дружины конунгов в это время обычно насчитывали около сотни человек. Войско в несколько сотен — едва ли не максимум того, что можно было собрать для дальнего похода.
Александр, которому исполнилось лишь двадцать лет, возвращался в Новгород буквально в ореоле славы. Совсем не случайно в качестве своеобразного лаврового венка за ним закрепится прозвание “Невский”. Может быть, он ожидал от новгородцев особых почестей, которых ранее не требовал. Может быть, пытался побудить новгородцев занять более твердую позицию по отношению к немцам, захватившим Изборск и Псков. Но новгородцы его не поддержали и “тое же зимы выиде князь Олександр из Новагорода ко отцю в Переяславль с матерью и с женою, и со всем двором своим”.
Видимо, немцы об этом узнали и сразу же обложили данью племена води и чуди, воздвигли город Копорье на месте древнего новгородского погоста. Грабя купцов по реке Луге, они приблизились на 30 км к самому Новгороду. Новгородцы снова обращаются к Ярославу “по князя”. Ярослав направил им сына Андрея, но Андрей новгородцев не устроил, поэтому пришлось просить снова Александра. Во главе авторитетной депутации к нему отправился сам владыка Спиридон, недавно благословлявший Александра в поход на шведов. Александр вернулся в Новгород.
Князь не обманул надежд новгородцев. Уже летом 1241 года, собрав войско из новгородцев, ладожан, ижорцев и карелов, Александр взял Копорье и пленил уцелевших в сражении немцев и “переветников” из племен води и чуди. Одних немцев он отпустил, других привел в Новгород, а “переветникы извеша”. По Татищеву, и в дальнейшем Александр так поступал с изменниками. В 1242 году Ярослав отправил в помощь Александру его брата Андрея с “низовской” (так в Новгороде обозначали суздальское Поволжье) дружиной. Соединенные силы освободили Псков и направились в земли чуди.
После ряда столь внушительных поражений крестоносцы вынуждены были направить против новгородского и суздальского войска основные силы — тяжеловооруженную рыцарскую конницу, пехота же состояла в основном из воинов из племени чудь. Русское войско находилось в районах, прилегающих к Чудскому озеру с запада, т.е. на противоположной от Новгорода и Пскова стороне. Немцы, имевшие превосходство в силах, по крайней мере, превосходство в численности тяжеловооруженных рыцарей, вроде бы правильно рассчитывали, что войску Александра некуда будет скрыться на открытой местности, а то, что это войско разбежится перед закованными в металл рыцарями, сомнения у них вряд ли были. И русское войско действительно отступало. Отступало к берегу, остановившись “на Узмени у Воронья камня”.
5 апреля 1242 года состоялось знаменитое Ледовое побоище на Чудском озере. В переводе на современный календарь сражение происходило во второй декаде апреля, когда лед уже подтаял, но не везде. Битва началась на берегу и промерзшем до дна мелководье. И русские, и немецкие источники сообщают о первоначальном успехе рыцарей: их “свинья” прорвала строй русской пехоты. Но этот “успех”, видимо, был запрограммирован русской стороной, поскольку “бежали” ополченцы не столько назад, сколько в стороны, с тем, чтобы взять немецкое войско в клещи. А конные дружины князей отрезали и пути отхода рыцарей, заставив заодно пешую чудь убегать по льду озера. Лед же, довольно прочный еще у берега, в отдалении от него был подтаявшим, и не только тяжеловооруженные рыцари, но и не обремененные панцирями “пешци” тонули, как сообщает Софийская первая летопись, поглощаемые озером.
Победа на сей раз досталась более дорогой ценой, нежели на Неве. Но и размах битвы, и значение ее были более весомыми. Рыцари потеряли, по разным источникам, 400 или 500 человек, 50 рыцарей были пленены, а чуди “паде без числа”. Немцы запросили мира, отказываясь от Пскова, земли води, Полужья, а также земли латгалов — области, примыкавшей к псковским и полоцким землям и граничившей с ливами, еще по договору с Орденом 1210 года считавшимися данниками Руси. Был обусловлен также обмен пленными и заложниками (возвращались, в частности, псковские заложники).
После этой победы Александр Невский стал самым авторитетным и уважаемым среди русских князей. При жизни отца Александр смог уклониться от поездки на поклон к Батыю. Княжение “на всей воле новогородской” даже и оправдывало такое непослушание. Но теперь оттягивать поездку в Орду было уже нельзя. Согласно “Житию”, Батый выразил недовольство, что к нему, покорителю стольких народов, не едет, несомненно, самый популярный в это время из князей Северной Руси. Чем могло закончиться дальнейшее уклонение от поездки в Орду — нетрудно представить. Владимиро-Суздальская Русь была разорена и обескровлена, а новгородцы и псковичи были ненадежными союзниками в борьбе с Ордой. И если противостоять натиску с запада и северо-запада Новгородско-Псковская земля еще могла, то противостояние Орде никаких шансов не имело.
Если Александр был затребован в Орду, то его младший брат Андрей, похоже, поехал туда по своей инициативе и едва ли не с жалобой на то, что владимирский стол достался дяде. Во всяком случае, избранный в 1246 году великим ханом Гуюк не утвердил Святослава великим князем и вызвал в Каракорум Андрея и Александра. Решение хана Гуюка несложно было предугадать. Он на великое княжение Владимирское утвердил Андрея, а старшему Александру дал другое “великое княжение” — Киев. Таким образом, монгольский хан сталкивал Александра и с младшим братом, и с Даниилом Галицким. Поэтому в Киев Александр, естественно, не поехал, вернувшись в Новгород после двухлетних унижений и балансирования на крайне непрочном канате дипломатии без правил.
Конец 40-х годов XIII века оказался наполнен политической борьбой и интригами от Каракорума до Рима. Разные силы искали союзников, объединялись и моментально расходились в стороны. Так, внутренняя борьба шла в Монгольском государстве, в частности, тот же Батый долго уклонялся от участия в курултае по выбором нового каана, но все же в 1246 году вынужден был отправиться на избрание Гуюка. В 1248 году Гуюк скончался и власть перешла к великой ханше Огул-Гамиш, как и Туракина враждебно относившейся к Батыю. А тем временем и на западе возникли угрозы господству татаро-монгол.
В 1204 году крестоносцы разграбили Константинополь и создали на берегах Босфора Латинскую империю, просуществовавшую до 1261 года. Православное патриаршество переместилось в Никею, куда укрылись и византийские императоры. Враждуя с турками-сельджуками, захватившими значительную часть Малой Азии, правители Золотой Орды вели дипломатические игры с Никейской империей. В 1248 году в подобные игры активно включился и папа Иннокентий IV. Он склоняет к унии и Русь и Никейское патриаршество. При всей двойственности политики Рима (параллельно поддерживались и контакты с Сараем и Каракорумом), Сарай, конечно, должен был обеспокоиться, тем более, что на Руси к предложениям папы относились явно неоднозначно. К тому же и Галич, и Новгород оставались фактически неподвластными Орде: непосредственно эти города татаро-монголы не покоряли.
Князь Даниил Галицкий явно колебался. Он готов был к унии при условии реальной поддержки Рима против татаро-монголов. Рим же настаивал на унии, не гарантируя реальной помощи. Переговоры затягивались, но продолжались и в Галиче, и в Никее, а в Сарае о них, конечно, знали. После поездки в Сарай, Даниил какое-то время не опасался возможности нового похода больших татарских сил на Запад. Орда хана Куремсы, как бы заслонявшая державу Батыя от возможной активности Европы, хотя и угрожала постоянно Галицкой Руси, но не имела достаточных сил, чтобы овладеть хорошо укрепленными прикарпатскими городами, да и одолеть дружину Даниила. К тому же Даниилу удалось возвести на митрополичий стол своего печатника (и хорошего полководца) Кирилла (1246 — 1280), занимавшего до этого епископскую кафедру в Холме. Кирилл был избран митрополитом, причем в избрании участвовали не только церковные, но и светские деятели.
В 1250 году, по совету Даниила, Кирилл направился к патриарху Константинопольскому на утверждение. Поскольку обычный путь был закрыт летучими отрядами татаро-монголов, Кирилл, по предложению венгерского короля, ехал через Венгрию, причем король гарантировал проезд через католическую “Латинскую империю” в Никею и обратно. Уже эти светские контакты указывали на широкий взгляд митрополита и в религиозном, и в политическом отношениях, с явной направленностью на мобилизацию всех возможных сил для свержения господства монголо-татар. В Киев Кирилл прибыл лишь после утверждения патриархом, но в бывшей столице он не нашел пристанища: все было разрушено. Такую же картину он обнаружил в Чернигове и Рязани, вернулся в Галич, а затем остановился на Владимире Суздальском, оставив формально кафедру за Киевом. Большую часть пребывания в сане митрополита Кирилл проведет во Владимиро-Суздальской Руси. Лишь в последние годы он переедет в Киев (где, видимо, был отремонтирован Софийский собор), а закончит свои дни в Переяславле.
В XIII веке в высших христианских сферах было популярным имя Кирилла. Кирилл I-й занимал ростовскую кафедру в 1216 — 1229 гг. Кирилл II, архимандрит Рождественского монастыря во Владимире, был ростовским епископом в 1231 — 1261 гг. и был известен как “философ”, знаток книг, языков и богословия. Кирилл II после монголо-татарского нашествия оказался фактическим церковным руководителем всей Северо-Восточной Руси вплоть до утверждения в Никее киевским митрополитом его тезки из Галицкой Руси и прибытия его в 1250 году во Владимир. Два Кирилла, похоже, нашли общий язык. Они часто появлялись в разных городах вместе, и Кирилл Ростовский как бы вводил митрополита Кирилла в местные проблемы. В 1250 же году при участии митрополита был заключен неканонический брак Андрея Ярославича (являвшегося в это время великим князем) с двоюродной сестрой — дочерью Даниила Галицкого. Политическая направленность брака была, конечно, очевидна и для ставки в Сарае.
В целом, события конца 40-х — начала 50-х годов XIII века представлены в летописях путано и противоречиво. В значительной степени эта путаница возникает из-за включения в летописи “Повести об убиении Батыя”, по которой Батыя похоронили в 1248 году в Венгрии. На самом деле в этом году Батый готовился к серьезной схватке с Гуюком, и его больше занимали восточные, а не западные проблемы. Прямого столкновения не произошло потому, что Гуюк в этом году скончался. Но Батый три года смуты, видимо, провел в восточных улусах Монгольской империи, решая другую проблему: провести на стол “великого хана” (“каана” летописей и восточных источников) своего человека. Сам Батый тоже рассматривался в числе кандидатов. Но он отказался выдвигать свою кандидатуру, удовлетворившись почетным званием “старейшего в роде”. А избранный в 1251 году великим ханом Мункэ (в некоторых источниках пишется как Менгу) участвовал в походе на Русь под началом Батыя и оставался наиболее близким правителю Золотой Орды чингизидом.
Укрепление позиций на Востоке развязывало Батыю руки на Западе: Куремса, получив подкрепления, начинает наступление на Галицкую землю, а на Северо-Восточную Русь обрушивается страшная Неврюева рать. Даниилу Галицкому удалось отбить наступление Куремсы, хотя земли, примыкавшие к степным равнинам, он все-таки утерял. Рать Неврюя разорила многие города Северо-Восточной Руси и прежде всего центр удела Ярославичей Переяславль. Татаро-монголы убили вдову Ярослава и воеводу Жидослава, а детей Ярослава и многих людей увели в полон. Были разорены и сельские местности, откуда угоняли коней и скот. Андрей Ярославич, потерпев поражение, бежал в Швецию, где по глухим сообщениям ряда летописей, был убит (в одном варианте в сражении с немцами, в другом — с чудью). У Татищева же имеется известие о том, что князь вернулся в Русь в 1255 году, “и прият его Александр с любовию, и хотяше ему Суздаль дати, но не смеяше царя”.
Наступление на остатки независимости русских княжеств продолжилось и в другом отношении. Батый принял решение об увеличении сборов с русского населения путем наложения ежегодной дани. А для этого необходимо было провести перепись населения. И эти события случились уже в те годы, когда, после бегства брата Андрея великим князем стал Александр Ярославич Невский

Источник: http://www.portal-slovo.ru\history\41013.php