Множество песен и преданий сложил о Ермаке народ. Едва ли не самым удивительным было то, что память о нем хранили и русские люди, и местные сибирские племена. Собираясь па праздник, обитатели глухих деревень пели о Ермаке русские и татарские песни. Одни при этом плакали, другие смеялись до упаду. Так было три века спустя после гибели славного атамана.
Коренные жители Сибири явились первыми творцами легенды о Ермаке. Через неделю после гибели атамана, гласит предание, некий рыбак-татарин заметил в Иртыше мертвое тело. Вытянув его на берег, рыбак по доспеху увидел, что это не простой казак. Он поспешил в деревню и вернулся на берег с толпой.
Все, что произошло с телом дальше, напоминало сказку. Отец Ремезова услышал и записал эту сказку при посещении калмыцких кочевий в середине XVII века.
В калмыцких степях акыны пели о том, как утоп Ермак, как был "обретен и стрелян и кровь течаше", и сколько "от пансырей (его) и от платья чудес было", как похоронили его татары и "смертной завет положиша, что про него русакам не вещати".
Семен Ремезов знал от отца калмыцкие предания. В своей "Истории" он дополнил их множеством подробностей. Пробыв в воде две недели и еще шесть недель на суше, тело Ермака будто бы источало живую кровь и оставалось нетленным. Птицы кружились над ним, но не смели клевать.
Мурза Кайдаул Баисетов, опознав Ермака, велел положить тело на помост (лабаз) и стал созывать татар из всех поселений. Каждый вновь прибывший поражал мертвое тело стрелой.
Среди сибирских племен преобладало шаманство. Своих жрецов-шаманов соплеменники погребали над землей на лабазе. Такой способ погребения считался почетным.
Ермака поначалу оставили лежать на лабазе. Но потом атаман будто бы стал являться в видениях "бусурманам", и те настояли на его погребении. Местом погребения было выбрано Баишево кладбище. То было место захоронения некоторых из мусульманских шейхов, павших в дни священных" войн ислама на берегах Иртыша. [155]
Над шейхами высились небольшие погребальные сооружения мавзолеи. Ермаки закопали под кудрявой березой.
В память о доблестном враге татары будто бы устроили богатую тризну. Вскоре по степям разнеслись слухи о чудесах, творившихся на могиле героя. Семен Ремезов записал толки, подслушанные им татарских улусах. "Где же видитца бусурманоми до днесь,- записал историк,- во вселенские суботы столп до небеси, а простым свеща велия". Огни на могиле видели, впрочем, одни мусульмане, тогда как православным ничего не открывалось.
Чем больше проходило времени, тем больше легенд слагали о Ермаке. Калмыцкий тайша Аблай поведал Ремезову-старшему, что в детстве его исцелила щепотка земли с могилы Ермака. С тех пор Аблай, отправляясь на войну, брал с собой землю со священной могилы и побеждал. Если же земли с ним не было, он терпел неудачу.
Мусульманское духовенство относилось с неодобрением к народным песням и преданиям, прославлявшим атамана. Но все попытки заглушить молву о Ермаке ни к чему не привели.
Кучум был последним, кто прибыл на берег Иртыша, чтобы посмотреть на своего грозного противника. Его сопровождали знатные мурзы.
Кучуму не удалось вернуться в Кашлык, где утвердился его соперник Сеид-хан. Пленение последнего не принесло выгоды престарелому хану. Русские воеводы объявили, что царь возьмет на службу всех татар, которые того пожелают. Новым царским слугам назначали денежное и хлебное жалованье.
Призывы воевод возымели действие. Многим татарам надоело скакать по степи за Кучумом, и они потянулись в родные улусы под Кашлык. В числе других к русским отъехал мурза Кайдаул, которому по разделу достался доспех Ермака.
Сфера власти Кучума стремительно сужалась. Волости, располагавшиеся в Прииртышье к югу от Тобольска на расстоянии 15 дней пути по реке, признали власть царя и стали платить воеводам ясак в половинном окладе. Другую половину ясака местные князьки и есаулы продолжали давать Кучуму, "блюдяся от него войны".
Теснимый со всех сторон, Кучум послал в Москву грамоту. Он настойчиво просил отпустить к нему пленного Маметкула. Одновременно хан просил царя Федора пожаловать его сибирским юртом "под царскою высокою рукою". В Москве не придали значения миролюбивым заявлениям Кучума. Там не забыли, как он, будут царским вассалом, велел однажды убить русского посла и вероломно напал на Пермский край. Маметкул справедливо считался лучшим военачальником Сибирского ханства. Не потому ли Кучум старался вызволить ею, что замышлял новую войну?
Выстроим сеть укреплений на Оби и Нижнем Иртыше, русские двинулись в южные пределы Сибирского царства. Воевода князь Андрей Елецкий получил приказ пройти по Иртышу до устья [156] реки Тары и выстроить там крепость. Царская рать насчитывала более полутора тысяч ратных людей. Среди них было 550 сибирских тагар и 400 башкир и татар из Уфы, Казани и Свияжска.
Елецкий не скупился на мирные жесты но отношению к Кучуму. Он должен был усыпить бдительность хана, "приказывать гладко и его оплашивать, покаместь город укрепится".
Мирные заверения сторон были не более чем хитростью. Андрей Елецкий имел тайный наказ разгромить Кучума, если представится возможным захватить его врасплох. В свою очередь, Кучум искал повсюду союзников для войны с белым царем. Он не раз обращался к правителю Бухары Абдуллах-хану с просьбой о помощи. Но бухарский правитель был занят борьбой за Хорезм и не мог прислать ему подкрепления.
Кучум заключил договор с нарымским князем Воней, стоявшим во главе Пегой орды. Воня копил силы для нападения па Сургут, и Кучум прикочевал поближе к его владениям, чтобы сообща напасть на русских. Но их воинственным планам не суждено было осуществиться.
Кучум мог рассчитывать на поддержку ногайских феодалов, пока между ними не возник спор из-за земель. Одним из самых больших улусов на Иртыше владел ногайский мурза Авлия Мурзин. Кучум послал сына царевича Алея и тот "отвел" людей от мурзы. Тогда Авлия пожаловался правителю Бухары. Абдуллах-хан потребовал, чтобы Кучум немедленно вернул улус ногайскому мурзе и учинил его "меньшим братом" для совместной войны с русскими.
В Москве оценили весть о раздоре Кучума с ногайцами. Царь Федор упомянул об этом в одной из своих грамот к хану "...ногайскис улусы, - писали дьяки, - Тайбугин юрт, которые кочевали вместе с тобою, от тебя отстали, на которых была тебе большая надежда". Знать из рода Тайбуги издавна пользовалась исключительным влиянием в Сибирском царстве.
Война с Калмыцкой ордой окончательно осложнила положение Кучума. По русским данным, после одного неудачного боя ханскую ставку покинули двое царевичей и 300 татар, а "иные пошли в Бухары и в Нагаи и в Казахскую орду".
Некоторые из приближенных Кучума перешли на сторону русских. Владелец крупного улуса Чин-мурза, сын Иль-мурзь Исупова, перешел на царскую службу. Выехала в Москву мать царевича Маметкула.
Зная о трудном положении Кучума, правитель Борис Годунов предпринял новую попытку привлечь его самого на русскую службу и таким путем положить конец войне в Сибири. Находившийся в русском плену царевич Абдул-Хаир написал грамоту отцу, предлагая ему "покрыть свои вины" и отдаться под мокро вительство царя. Абдул-Хаир советовал Кучуму показать свою добрую волю, прислав в Москву одного из своих сыновей.
Не получив ответа, московские власти в 1597 г. предприняли новый демарш. Абдул-Хаир, на этот раз вместе с Маметкулом [157] направил новое письмо Кучуму, где сообщалось, что они несут в Москве службу и получили в удел города и волости. От имени царя Федора Маметкул и Абдул-Хаир предлагали Кучуму две возможности: либо он приедет в Москву и получит щедрые земельные владения - города и полости, либо царь вновь "учинит" его на Сибирском "царстве" под своей высокой рукой. В Москве была составлена от имени царя Федора "опасная" грамота Кучуму, гарантировавшая ему безопасный проезд и царскую милость.
Однако обещания царских милостей не прельщали Кучума. Сын степей, он слишком высоко ценил волю. Свое последнее письмо к воеводам Кучум адресовал так: "От вольного человека, от царя боярам поклон!" Хан желал узнать у воевод, нет ли указа насчет него от царя из Москвы. Он явно ничего не знал о царской "опасной" грамоте и добивался некоторых практических уступок. "Прошу у великого князя у белого царя, писал он, - Иртышского берегу, да и у вас у воевод, бью челом, того же прошу".
В последние годы жизни Кучума мучительно преследовали мысли о поражениях, покончивших с его счастливым царствованием. Он не раз вспоминал Ермака. И в своем последнем письме Кучум упомянул его имя. "А от Ермакова приходу и по ся места пытался есмя встречно стояти, сокрушенно признавал он, а Сибирь не яз отдал, сами естя взяли; и ныне попытаем миритца, либо будет на конец лутче".
Кучума удручали старческие немочи. Он стал слепнуть и пытался помочь беде, выписав снадобье для глаз из Бухары. Однако бухарский посольский караван попал в руки к русским, и хан смиренно просил воевод вернуть ему конский вьюк из захваченной "рухляди". "Очи у меня больны, - писал старец, - и с теми послы были зелия, да роспись тем зельям..."
Кучум пытался убедить воевод в своем миролюбии. Но он отказывался послать в Москву сына, что подрывало доверие к его словам.
В 1597 г. Кучум собрал ясак с нескольких тарских волостей. Вскоре прошел слух, будто он готовит набег на Тару.
В августе 1598 г. помощник тарского воеводы Андрей Воейков отправился в Барабинские степи, чтобы отыскать Кучума и разгромить его. При воеводе находились голова Черкас Александров, ратные люди, казаки, служилые татары, всего 400 человек. Ермаковский атаман возглавил поиск в двух "волостях", только что "отведенных" от царя Кучума. Захваченные им "языки" показали, что хан кочует на Черных водах и при нем находятся "в собранье" 500 татар да еще 50 бухарских торговых людей. Захваченные в плен татары подтвердили, что Кучум откочевал на Обь и собирает отовсюду людей, чтобы идти войной на Тарский городок.
Вести встревожили воеводу. В двух днях пути от кочевий Кучума было замечено сосредоточение воинов-калмыков - 5 тысяч человек. Намерения их оставались неизвестными. [158]
Воейков решил не терять времени. Ратные люди шли днем и ночью. Наконец, на рассвете 20 августа они приблизились к ставке Кучума. Побоище началось на заре и закончилось в полдень. Несмотря на то, что при Кучуме было 500 воинов, тогда как у воеводы лишь 400, татары потерпели сокрушительное поражение. В бою погибли брат и двое внуков Кучума, 6 князей, 15 мурз и "аталыков", 150 человек ханской гвардии. Около 150 татар погибли при отступлении. В плен к русским попали 5 младших сыновей Кучума, 8 цариц из его гарема, 5 высших сановников и 50 отборных воинов.
Кучума не было ни среди убитых, ни среди пленных. Одни говорили, что хан "в Оби реке утоп", другие - будто "Кучум в судне утек за Обь реку".
Действительно, хан в разгар боя бежал в небольшой лодке. Воейков пытался настигнуть беглецов, для чего наскоро соорудил плоты. "Плавал я, - писал воевода в Москву, на плотах по Оби и за Обью рекою, по лесам искал Кучума и нигде не нашел".
Кучум вновь ускользнул от погони. Вскоре к нему "прибежали" трое старших сыновей и 30 человек воинов.
Выждав время, хан вернулся на место битвы и в течение двух дней хоронил убитых, а потом послал гонца к мурзе Кожбахтыю в соседнюю волость, прося лошадей и платье, "чем бы ему мочно поднятца". Мурза прислал ему коня и шубу, а затем сам прибыл к Оби и предложил Кучуму свидеться. Хан не стал дожидаться мурзу и ночью бежал прочь.
С наступлением осени 1598 г. тарские воеводы вновь предложили Кучуму поступить на государеву службу, обещая вернуть жен и детей и пожаловать "царским жалованьем". При Кучуме не осталось ни одного писца, и он передал ответ воеводам на словах: "...не поехал, деи я к государю по государеве грамоте, своею волею, в кою леи пору я был совсем цел, а за саблею деи мне к государю ехать не по что, а нынеча деи я стал глух, и слеп, и безо всякого живота".
Кучум нисколько не сгущал краски, описывая свое бедственное положение. Он почти ослеп и стал глухим. К го покинули все, и бывший властитель метался по степи, не доверяя даже своим слугам. Любой мурза мог захватить его и выдать недругам.
Старшие сыновья давно отделились от отца, соседство с которым становилось все более опасным. Кучум смирился со своей участью, но часто сетовал о пленении своего кормильца ("промышленника") тридцатилетнего царевича Асманака: "Хотя бы деи у меня всех сыновей поймали, а один бы деи у меня остался Асманак и яз бы деи об нем ешо прожил, а нынеча деи я иду в Нагаи, а сына деи своего (Каная) посылаю в Бухары".
Канай поддерживал отца до последней минуты, не желая покидать его. Но Кучум пожалел сына и отослал его в Бухару, где доживала жизнь мать царевича.
Бывший властитель Сибири держался в Барабинских степях, [159] пока находил поддержку у ногайских мурз и при дворе бухарского правителя.
Когда же Кучум лишился войска и всею имущества, от него отвернулись и ногайцы, и покровители из Бухары. Гибель его стала неизбежной.
С тех пор как кибитки царевича Каная скрылись за Обью, следы Кучума затерялись в степях. Прошел слух, будто хан пытался отбить стада у калмыков, но был настигнут ими и разбит. Окончательно лишившись всего, Кучум бежал в ногайские кочевья и был там убит.
Царевич Канай иначе излагал историю гибели своего отца. Канаю не довелось найти прибежище в Бухаре, и его переполняло негодование на интриги бухарского правителя. Царевич считал, что калмыки были лишь орудием в руках бухарцев, а ногайцы явились такими же жертвами последних, как и сам Кучум. По словам Каная, бухарцы, заманив его отца "в колмаки, оманом убили", и, кроме того, "у них в бухарех многих нагайских мурз, заманив оманом, побили".
С гибелью хана Кучума Сибирское царство прекратило свое существование.
* * *
После смерти Ермака молва о взятии Сибири разошлась по всей Руси. В казачьей среде в Сибири родились первые песни об удалом атамане. Одни ермаковцы вернулись в родные станицы на Волгу, Дон, Яик и Терек. Другие, продолжая дело Ермака, ушли далеко на восток к неведомому океану. Но куда бы они ни шли, они несли с собой давние сказы.
В песнях Кирши Данилова Ермак приобрел черты былинного богатыря. Как некогда Илья Муромец сражался с враждебной Руси степной стихией, так и Ермак бьется и побеждает царя татарского и нею его силу.
Вольные казаки явились пионерами в освоении новых земель, опережая правительственную колонизацию, они освоили "дикое поле в Нижнем Поволжье, на Тереке, Яике и Дону. Поход Ермака Сибирь был прямым продолжением этого народного движения. То, что первыми русскими поселенцами здесь стали вольные люди, оказало влияние на исторические судьбы Сибири. Преобладание народной колонизации привело к тому, что феодально-дворянское землевладение и крепостное право никогда не утвердились на сибирской окраине.
Казаки Ермака сделали первый шаг. Следом за ними на Восток двинулись крестьяне, промышленники-звероловы, служилые люди. В борьбе с суровой природой они отвоевывали у тайги землю, основывали поселения и закладывали очаги земледельческой культуры.
0