|
|
Полевые укрепления русского войска
Полевые укрепления русского войска: «товар» (конец XI – XII вв.), «твердь» (вторая четверть XII в.), «город» (середина XII - первая четверть XIII вв.), «плетень» (начало XIII в.), «острог» (вторая половина XV вв.).
Первыми исследователям в отечественной историографии вопроса строительства полевых укреплений в средневековой Руси были Ф. Ф. Ласковский и Н. С. Голицын.
Н. С. Голицын обратил внимание на то, что русские в качестве естественных укреплений использовали острова. Вывод автора подтверждается скупыми сообщениями источников X в. Например, арабский хронист (Масуди, Зегир-эд-дин), описывающий нападения «руссов» на прибрежные города Каспийского моря в начале X века, упоминал, что они не строили укрепленных стоянок на суше, а занимали захваченные города (Баку в 914 г.) или устраивали стоянки в устьях рек (Волга в 914 г.), на островах.
Надо отметить, что все войско, которое хронист называл «русским» таковым не являлось. Это были или скандинавы или восточные славяне или те и другие. Письменных свидетельств о подобной практике у восточных славян не сохранилось. В отличие от восточных славян в пользу скандинавских дружин могут свидетельствовать западноевропейские источники. Например, Ксантенские анналы под 864 г. сообщали, что стоянкой скандинавских дружин были их корабли, расположенные в устьях рек, на островах «Разбойники же, после совершенного ими гнусного поступка, отыскали недалеко от монастыря маленький остров, соорудили укрепления и жили там некоторое время».
Первое упоминание в отечественных источниках о стоянке русского войска у острова встречается под 1103 г. на Юге Руси «сташа въ протолчехъ . и в Хортичимъ острове». В этом же месте останавливалось «станом» русское войско в 1223 г. перед сражением у реки Калка «идоша во Днепръ . и возведоша порогы и сташа оу рекы Хорьтице . на бродоу оу Протолчии… пришедши же вести во станы». В сказании так же говорилось о «Варяжском» острове на Днепре, у которого произошел сбор русского войска «ко островоу Варяжьскомоу . и приеха тоу к нимъ . вся земля Половецкая . и Черниговцемъ приехавшимъ . и Кияном».
Данные свидетельства говорили не о строительстве укреплений, а о временном расположении войска на острове, где задачу укреплений выполняли естественные препятствия.
На Северо-западе Руси (Великий Новгород, Псков) упоминание о стоянке войска на острове в XI – XII вв. встречается гораздо реже. Например, под 1149 г. «и сташа новгородци на острове, а оне противу сташа, и начаша город чинити в лодияхъ». Под 1207 г. упоминалось о стоянке на острове, во время совместных действий войска новгородцев с войском Всеволода Юрьевича в Рязанских землях «Суздалци и Новогородци стоятъ на острове у Олгова». Сообщение под 1149 г. необычайно ценно в том смысле, что перед нами прямое доказательство, когда помимо использования естественных препятствий войско сооружало искусственные укрепления, по примеру «норманнов».
На Северо-востоке Руси в XII в. «речное» войско владимиро-суздальских князей так же использовало для стоянок острова. Под 1182 годом в набеге войска Всеволода Большое Гнездо на Булгар упоминалась стоянка в устье реки Цевца (приток р. Волга) у острова Исади (Исады) «оустье Цевце выседъ на берегъ . и тоу оставиша все носады». Этот же остров упоминался в набеге войска сына Всеволода Святослава на булгарскую крепость Ошеля в 1220 г. «минувъ Изсады, ста на усть Камы».
Продолжателем традиций суздальских, владимирских князей стал великий князь Иван III, который отправлял в нападение «судовые рати» как и его предшественники по речным путям Волги, Камы и Вятки (Казань в 1468, 1469, 1470, 1482, 1487 гг., Вятка в 1489 г., Кама в 1468, 1472 гг.). Во время действий русское войско, так же как и в XII – XIV вв. использовало для стоянок устья рек и острова. Например, в 1469 г. в походе на Казань местом стоянки русского войска были острова - Коровнич, Ирыхов.
Из 8 летописных сообщений о стоянках (1103, 1149, 1182, 1207, 1220, 1223, 1469 гг.) только в свидетельстве под 1149 г. было точно зафиксировано строительство на острове укреплений. Следовательно, русское войско практически не строило на островах укреплений. Вероятно из-за отсутствия угрозы нападения со стороны противника или по иным причинам.
Если речное войско использовало в место укреплений острова, то какие укрепления использовало сухопутное войско?
Первое письменное свидетельство о русском «стане», «лагере» было отмечено под 970 г. в византийских источниках - «Истории» Льва Диакона. Однако в сообщении речь шла не о строительстве русскими укреплений вокруг лагеря, а о месте расположения войска. В отличие от русских византийцы оградили лагерь рвом и валом», поверх которого были воткнуты копья с надетыми на них щитами.
Перечисленные «особенности» свидетельств Льва Диакона ставят под сомнение использование их в качестве доказательств - строительства русским войском полевых укреплений.
Первое свидетельство отечественных источников о строительстве валов и рвов относится к 980 г., где говорилось, что у стен Киева войско Владимира I окружило место стоянки войска валом и рвом «стояше Володимиръ обрывся на Дорогожичи . межи Дорогожичемъ и Капичемъ». В данном случае не известен состав войска. Это важно для того, чтобы понять, кто, из войска русских князей, первым стал создавать полевые укрепления? В событиях второй половины IX – X вв. под «русскими» подразумевались - скандинавские дружины, кочевники, ополчения восточных славян. Кому принадлежит роль первенства?
О составе войска князя-язычника Святослава Игоревича отечественные источники умалчивают, в отличие от его предшественников (Олег, Игорь Рюрикович) и последователей (Владимир Святославич и т. д. ).
В 977 г. Владимир «бежа за море», где в течение 3 лет нанимал скандинавское войско «Приде Володимиръ с Варягы». В 980 г. Владимир именно с их помощью, а не славян, захватил Новгород, после чего будучи новгородским князем увеличил свое войско «събра вои многы Варягы и Словены . и Чюдь . и Кривичи». Следовательно, скандинавы явились той основой, которая позволила Владимиру захватить Новгород. Достаточно вспомнить упрек князю со стороны скандинавов после захвата Киева «по семъ реша Варязи Володимиру . се градъ нашь и мы прияхом и . да хощемъ имати окупъ на них . по . в . гривне с члевка». Это в свою очередь, дает возможность предположить, что именно скандинавы, а не славяне построили валы у Киева.
Подкрепляет это предположение свидетельства зарубежных источников об укреплениях «норманнов», а свидетельств об укреплениях восточных славян ни в зарубежных, ни в отечественных источниках до конца XI в. нет. Однако, явных доказательств все же нет. Но в существовании вала автор летописной записи был уверен «есть ровъ и до гож дне».
Возможно, что владимирские валы у Киева можно было отнести к т. н. «Змиевыми валами». П. А. Раппопорт считал, что валы не имели отношения к Киевской Руси. А. С. Бугай датировал Змиевые валы II в. до н. э. - VII в. н. э., М. П. Кучера - древнерусским периодом. Однако самые ближние к Киеву «Змиевые» валы располагались с западной стороны по линии Белгород – Звенигород и по месторасположению и форме служили не для полевых укреплений военного лагеря, а в качестве оборонительного или заградительного препятствия. Поэтому для связи их с «Владимирским валом» оснований практически нет. Правда, в сообщении Ипатьевской летописи под 1146 г. упоминалось, что войско Изяслава Мстиславича подойдя к Киеву, для сражения с войском Игоря Ольговича, остановилось у неких валов «ста полкы подле валъ». Вероятно, близкое расположение валов с Киевом можно было отнести к «Владимирскому валу», но летописец не сделал уточнений по этому поводу.
Анализ письменных сообщений под 970 и 980 гг. показал следующее: состав войска князя Святослава Игоревича установить практически невозможно; состав войска Владимира Святославича более ясен, где главенствующую роль играли наемники из Скандинавии, а не кочевники и восточные славяне. Что в свою очередь побуждает принять версию, что первыми строителями полевых укреплений войска русских князей во второй половине IX – X вв. были скандинавские дружины, а не восточные славяне. Именно поэтому, привнесенный в X в. из-за рубежа опыт окружения военного лагеря полевыми укреплениями - не использовался в отечественной военной практике, т. к. с прекращением найма скандинавов завершилась и практика строительства «валов».
Однако, упоминание 970 и 980 гг. позволили Ф. Ф. Ласковскому, а затем и многим последователям придти к выводу, что русское войско уже со второй четверти X в. создавало искусственные полевые укрепления в виде валов и рвов. По мнению историков, вывод подтверждался поздними упоминаниями в летописных источниках (под 1093, 1146, 1149 гг.).
Необходимо критически рассмотреть ссылки представленные Ф. Ф. Ласковским. Свидетельство под 1093 г. найденное автором в Воскресенской летописи не отличалось от подобного упоминания под 1093 г. в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях «и минувшее Треполь . проидоше валъ . и се Половце идяху противу . и стрелци противу пред ними . нашимъ же ставшимъ межи валома». Однако это сообщение говорило не о том, что русские насыпали вал около своего лагеря перед сражением с половцами, а о том, что войско, передвигаясь на встречу с противником, на некоторое время расположилось между естественными валами перед сражением.
Следующие ссылки на сообщение под 1146 г. «прииде Изяславъ ко валови . идеже есть Надово озеро . оу Шелвова боркоу . и тоу ста полкы подле валъ съ сномъ . своимъ Мьстиславомъ» и под 1149 г. «Гюрги стоя 3. дни оу Стрякве . а четвертыи днь поиде от Стрякве . мимо городъ . по зори исполцився . и ста межи валома» - в очередной раз говорили не о строительстве, а о естественных препятствиях, которые позволяли войску занять укрепленную позицию перед сражением. Никакой речи о строительстве или сооружении валов или рвов в письменных упоминаниях под 1093, 1146, 1149 гг. не было.
Однако летописные свидетельства под 1093, 1146, 1149 гг. были почему-то причислены Ф. Ф. Ласковским к полевым укреплениям и позволили ему утверждать «Предки наши, занимая позиции для принятия боя, или временной на них стоянки, ограждали себя, подобно другим народам древности, окопами; в этом удостоверяют нас встречаемые в летописях выражения: «стать межи валома» (1093, 1149 гг.), «стать подле валъ» (1146 г.)».
Анализ сообщений позволяет опровергнуть вывод Ф. Ф. Ласковского, В. Ф. Шперка и утверждать противоположное – русское войско на протяжении XI – первой половины XII вв. не создавало для своих стоянок искусственных полевых укреплений в виде валов и рвов. Подобной точки зрения придерживался Н. С. Голицын.
Как обстояло дело в XIII – XV вв.? В данном вопросе точка зрения Ф. Ф. Ласковского так же расходилась с выводами Н. С. Голицына. Если первый, не имея письменных свидетельств, не делал заключений, то Н. С. Голицын и В. Ф. Шперк, наоборот, считали что в это время русское войско создавало полевые укрепления в виде валов и рвов. Однако Н. С. Голицын не указал источники, из которых он мог почерпнуть подобные сведения, а ссылки В. Ф. Шперка на сообщения под 1217 и 1223 гг. ни выдерживают критики. В сообщениях не упоминалось о «валах, рвах». Источники под 1217 г. сообщали об укреплениях («твердь», «город») из плетней и кольев - «Стояше бо вь тверди, ученивши плетень съ колимеъ», под 1223 г. из кольев - «и ту угоши город около себе в кольих», «бе бо место то каменно, и учиниша себе город кольием». А во-вторых, каким образом свидетельства XIII в. можно распространять на XIV-XV вв.?
Подводя итог обзора письменных свидетельств - можно утверждать – русское военное искусство на протяжении X-XV вв. не использовало в своем арсенале строительство полевых укреплений в виде валов и рвов.
Однако Ф. Ф. Ласковский помимо валов и рвов упоминал, что русское войско иногда создавало укрепления в виде «тверди» (1150, 1152 1180, 1217 гг.), «города» (1149, 1224 гг.).
Первое свидетельство о «тверди» встречается в Ипатьевской летописи под 1152 г., хотя Ф. Ф. Ласковский ссылался на свидетельство под 1150 г., но в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях под этим годом нет упоминаний «тверди». Под 1152 г. речь шла о том, что венгерский король напал на владения Володимирко Галицкого. Князь встретил противника у реки Сан и на бродах поставил полки. В тот момент, когда король начал наступление Володимирко отошел за т. н. «твердь» «Володимеръ же въступися назадъ за твердь ста . и тако король нача ставити полкы своя на бродехъ . Галичане же противу ставляху своя полкы». Вероятнее всего «твердь» могла означать некое препятствие на броде. Более точный вывод сделать сложно. Расплывчатость понятия можно было связать с первым упоминанием этого термина в летописных сводах.
Второе сообщение «твердь» относиться к 1180 году, когда Святослав Всеволодович «стоял» у реки Влена (приток реки Дубны) против Всеволода Большое Гнездо.
Новгородская первая летопись упоминала о строительстве суздальским полком «тверди». Сообщение повторялось в Тверской летописи. Лавреньтевская летопись вообще обошла стороной эти уточнения. Ипатьевская летопись сообщала, что никаких укреплений не было - неприступными были берега самой реки «бе бо река та твердо текоущи . бережиста . Соуждалци же . стояхоу на горах во пропастехъ . и ломох . ако же нелзи ихъ доити полком». Противоречия источников можно объяснить политическим противостоянием Северной и Южной Руси. Лаврентьевская летопись (Северо-восточная Русь) умолчала о борьбе т. к. Святослав Всеволодович разграбил Дмитров, а владимирский князь Всеволод отказался дать сражение. Ипатьевская летопись (Южная Русь) наоборот стремилась подчеркнуть успех киевского князя Святослава и умолчала о строительстве «тверди» т. к. получалось бы, что Святослав Всеволодович не смог преодолеть укрепления владимирских полков.
Если свидетельства источников о событиях XII века на Северо-западе и Северо-востоке Руси были спорны, то сообщение под 1216 г. не оставляло никаких сомнений относительно строительства укреплений для стоянки русского войска на Северо-востоке в первой четверти XIII в. «Стояше бо вь тверди, учинивше плетень съ колиемъ». Речь идет о Липицкой битве между Мстиславом Мстиславичем и сыновьями Всеволода Юрием и Ярославом. Владимиро-суздальские полки поставили «стан» на господствующей высоте (Авдове горе), окруженной болотом. Огородили лагерь кольями («плетнем»). Это свидетельство отмеченное во многих сводах дает основания утверждать, что в первой половине XIII века на Северо-востоке Руси русские князья начинают выстраивать заградительные сооружения для стоянки войска. Но говорить о том, что строительство укреплений стало правилом, было еще рано.
«Твердь» и «город» (XII-XIII вв.) перестали использоваться русским войском как полевое укрепление после нашествия хана Батыя в 1238 г. Однако отечественная историография считала, что «город» и «твердь» продолжали создаваться в XIV-XV вв., но только под названием «острог».
Об «остроге» упоминали Н. С. Голицын, Б. Ю. Рыбаков, В. В. Косточкин. И если Н. С. Голицын не ссылался на источник и утверждал о строительстве «осек, острогов и городков», то Б. Ю. Рыбаков ошибочно принял польский «острог» - «Ляхом же острожившимся . нападоща нощь на Ляхы . а Роуси не острожившимъся», за русский «…в ятвяжских лесах… войска двигались глубокими колоннами; на ночь останавливались во временных укреплениях, «острожившися».
Единственным кто действительно нашел упоминание о новгородском «остроге», которое относилось ко второй четверти XIV в. (1398 г.), как полевом сооружении был - В. В. Косточкин. Хотя ни в Новгородской Первой, ни в Четвертой летописях об этом упоминаний не было. Однако, датировка «острога» возможно не точна т. к. была взята из Никоновской летописи под 1398 г. Следует ли этот момент считать началом? Например, «острог» как полевое укрепление упоминался в более раннем источнике, чем Никоновская летопись, в Тверском сборнике под 1224 г. в «Повести о Калицком побоище и о князьях Русских, и о храбрых 70» - «а войско стояше за две версты отъ Ростова, по реце Ишне, биахуть бо ся вместо острога объ реку Ишню». Но это не означало, что «острог» появился как полевое укрепление в середине XIII в. В XIV в. «острог» в новгородском летописании означал внешние укрепления города, а не укрепления для стоянки войска. Например, под 1335 г. владыка Василий заложил «острогь каменъ по другой стороне от св. Ильи к св. Павлу». При описании осады Твери в 1375 г. московское войско окружило город «острогом» - «острогомъ обострожишя». Но этот «острог» был не полевым укреплением для стоянки войска, а монголо-татарским «тыном», которым окружали при осадах города.
«Острог» в значении полевого укрепления военного лагеря появился в ранних новгородских источниках около 50 – г. XV в. (1445 г.). Письменные свидетельства позволяют предположить, что упоминавшийся «острог» был сооружен новгородцами как долговременное укрепление, которое можно было отнести не к полевому сооружению, а к небольшому «городку» или даже крепости.
Подводя итог обзора письменных свидетельств о полевых сооружениях в виде «острога» можно сказать, что подобные укрепления стали сооружаться новгородским войском в первой четверти-середине XV в. Вероятно эти сооружения возникли как результат нападений новгородского войска на северо-восточные земли с целью расширения своего влияния. И если в середине XIV в. новгородские «ушкуйники» ограничивались кратковременными набегами, и в полевых укреплениях не было необходимости, то в XV в. Новгород всячески старался закрепить свои права в этих землях - «Того же лета Василии Шенкурьскои и Михаила Яколь, воеводы новгородчкыи, поидоша ратью заволочкою въ трех тысяцахъ на Югру; и поимавше югорьскых людеи много, и жонъ ихъ и детеи, и располошишася; оне же, Югрици, доспевше над ними облесть, а ркя тако: «мы хотимъ вамъ дань даяти, а хотимъ счестися, и указати вамъ станы и островы, уречища» - для чего уже были необходимы не просто полевые укрепления, а «остроги» - «городки».
Следовательно, «острог» это новгородское явление конца XIV в. (Косточкин В. В.) - середины XV в., которое возникло как необходимость в результате внешнеполитической деятельности Новгородского княжества. И на протяжении X – XV вв. не использовалось в других русских княжествах.
Помимо «тверди», «города» и «острога» к полевым укреплениям Ф. Ф. Ласковский и Н. С. Голицын относили такой термин как «товары», правда, практически не разработав этот вопрос, а последующая отечественная историография вообще обходила вниманием тему «товаров».
С конца XI в. - начала XII в. в летописных сводах начинает довольно часто встречаться термин «товар». И. И. Срезневский раскрывал его значение как - стан (военный лагерь). Ф. П. Сорокалетов так же считал, что общепринятым обозначением русского полевого военного лагеря в XII в. был «товар». Но историки не указывали в связи, с чем возникло слово «товар» как военный лагерь.
Впервые упоминание, относящиеся к «товару» (как военному лагерю), встречается под 992 годом, когда Владимир I остановился с войском у реки Трубеж против войска печенегов «Володимиръ же пришедъ в товары». Скорее всего, появление в источниках о событиях конца X в. слова «товар», активно использовавшегося с конца XI – начала XII вв. может быть связано с тем, что предание о победе Владимира под 992 г. было внесено в источник в конце XI в. – начале XII в.
Первое упоминание «товара», которое можно уверенно причислить к свидетельству очевидца, имело отношение к событиям конца XI в. «приде Василко въ . 4 . ноямьбря . и перевезеся на Въıдобъıчь . и иде поклонится къ стяму Михаилу в манастъıрь . и оужина ту . а товаръı своя постави на Рудици . вечеру же бъıвшю приде в товаръ свои». Использование слова «товар» в сообщении означало место расположения князя и его окружения во время княжеского съезда 1097 г. в Любече и о «товаре» как полевых укреплениях не говорилось.
Такое же значение встречается в сообщении под 1116 г., когда Владимир Мономах стоял с войском у Смоленска, где закрылся князь Глеб Всеславич «Володимеръ же нача ставити истьбу . оу товара своего . противу граду». Источник сообщал, что Владимир стал строить «истьбу», но не в значении укреплений, а с целью запугать противника, показать, что войско пришло на долго. Следовательно «товар» упоминавшийся под 1116 г. обозначал расположение обозов для размещения войска.
В большинстве случаев русский «товар» (военный лагерь), состоял из телег, повозок. Его ставили в поле «ста противу святому Михаилу . по лугови» и вероятно, т. к. прямых свидетельств нет, окружали войско по кругу цепочкой из повозок (Н. С. Голицын), внутри которых располагался военный лагерь. Хотя есть свидетельства, что во время ведения совместных действий союзные князья размещали свои «товары» отдельно от других (Калка в 1223 г.). При размещении «товара» иногда выбирали место с естественными преградами «ста на болоньи . и товары за огороды», или используя постройки в населенных пунктах. Иногда «товар» ставили прямо на поле сражения, располагая его в тылу. Во время осад крепостей «товары» ставились недалеко от города.
Можно сделать заключение, что возникновение слова «товар» в конце XI - начале XII вв. было связанно не с военным лагерем, а с обозом войска. И. И. Срезневский и Ф. П. Сорокалетов так же отмечали второе значение «товара» как «обоза». Сочетание двух значений в одном термине, вероятно, было не случайным.
С середины XII в. «товар» начинает использоваться в ином значении. Например, в событиях 1151 г. летописец отметил следующее «начашася бити по Днепроу . оу насадехъ от Кыева . оли и до Десны . они ис Кыева в насадех выездяху биться . а они ис товар . и тако быяхутся крепко». По-видимому, защитники Киева использовали для обороны переправы через Днепр помимо «насадов» и «товары». В данном случае мы видим русский «товар» в качестве полевого укрепления против стрел и копий противника.
Помимо этого, в дальнейшем описании обороны Киева летописец упоминал, что князь Изяслав Мстиславич отступая к городу на стал заходить в Киев «стаста товары перед Золотыми вороты . оу Язины», что вероятно, так же могло указывать на использование «товаров» в качестве укрытий от противника. Хотя расположение «товара» в тылу войска перед городскими стенами использовалось еще в 1146 г., когда Игорь Свыятославич сражался против Изяслава Мстиславича. Может быть, поэтому в 1151 г. Изяслав учел опыт князя Игоря?
Другое свидетельство подтверждающее использование «товара» в качестве полевого укрепления или укрытия встречается в событиях второй половины XII в. Под 1177 г. сообщалось, что войска рязанского князя Глеба Ростиславича и владимирского князя Всеволода Юрьевича не могли в течение месяца вступить в сражение из-за речных препятствий «бе бо не лзе переити рекъı твердью». Чтобы прекратить «стояние» Всеволод Большое Гнездо решил напасть на противника и переправиться через реку под прикрытием «возов». Ростовский князь Мстислав не смог воспрепятствовать переправе владимирских «возов» и его войско побежало от реки. Увидев бегство союзника, Глеб так же обратился в бегство.
Летописное свидетельство 1177 г. явно указывало, как можно было прекрасно использовать для защиты от стрельбы из луков и копий противника «возы» (северо-восточное летописание), которые соответствовали «товару» (летописные своды Южной Руси), не только для обороны переправ, но и для самой переправы.
Вышеперечисленные сообщения источников (1151, 1177 гг.) об использовании в XII в. «товаров», «возов» свидетельствовали, что русское войско по возможности использовало обозный транспорт в качестве укрытий при переправах через реки. Однако надо сделать помарку, на то, что эти случаи были достаточно редки и не имели какой-либо системы или устоявшейся традиции.
Если князья изредка использовали «товар» как прикрытие от стрельбы противника при переправах, следовательно, этот же способ можно было применять и при осадах крепостей? Например, показательны две осады Новгорода-Северского в 1146 и 1152 гг. Под 1146 г. говорилось, что воины Мстислава Изяславича, в первом наступлении на городские ворота выходили из «товара» «оттоуда идоша стрелци из товаръ къ градоу . къ вратомъ Черниговьскимъ . и тоу бишася много». Можно ли было считать сообщение 1146 г. доказательством, что стрелки из лука использовали «товар» в качестве прикрытия, - утверждать сложно, т. к. в источнике говорилось, что «стрельцы» пошли к городу не под прикрытием «товара», а «из товаров». Доказательством этого может служить повторная осада в 1152 г. Войско Изяслава Мстиславича сражаясь у острожных ворот и вело бой без «товаров», т. к. затем вернулось в «товары» «выидоша изъ острога . и отступяче от града . идоща в товары своя». В данном случае «товар» был местом военного лагеря, а не прикрытием от стрельбы защитников крепости.
Русские не раз сталкивались с тем как половцы с помощью «веж» нападали на крепости и в совместных действиях и против кочевников. Например, под 1099 г. источники сообщали что при осаде крепости Владимир-Волынск «некие» воины князя Давыда Игоревича «часто приступаше . единою пустиша къ граду подъ вежами». Воины, подходя к крепости, укрывались в повозках от стрел и копий защитников крепости. Такой способ использования «веж» никогда не упоминался в отечественных источниках до 1099 г. Однако в сообщении говорилось, что повозками были не русские «товары», а «вежи» кочевников, хотя о кочевниках летописец не упоминал. Вероятно, это было связано с тем, что летописец хотел скрыть взаимодействие русского князя и половецкого хана Боняка. Т. к. перед осадой Владимира-Волынского именно хан Боняк одержал победу за русского князя против венгерского короля и князя Ярополка Владимировича. И вполне естественно, что затем Давыд отправился «вступать во владения» при поддержке хана Боняка. Следовательно, воинами, осаждавшими Владимир, были половцы, поэтому летописец и упоминал не русский «товар», а «вежи» кочевников.
Но практика использования транспортного обоза для осады крепостей на Руси не нашла своего применения т. к. нет ни одного свидетельства о подобных действиях. Следовательно, «товар» был в большинстве случаев транспортным обозом.
Если следовать хронологической последовательности письменных свидетельств, то в конце XI в. половцы использовали «вежи» и как место стоянки и как средство защиты от дальнего и ближнего огня противника. Русский «товар», примерно со второй половины – второй четверти XII в., стал использоваться практически в аналогичных ситуациях.
Каковы были причины, по которым упоминание о полевых укреплениях были столь редки в отечественных источниках?
Вероятно, ответ заключен в тактико-стратегических особенностях русского военного дела. То, о чем говорил П. А. Раппопорт – взаимосвязь между развитием тактики и строительством оборонительных сооружений и В. Ф. Шперк – связь между родами войск и укреплениями.
Из порядка 220 сражений русских войск со второй половины IX в. - до конца XV в. сохранились упоминания о 74 стоянках русского войска у рек «бе бо река та твердо текоущи . бережиста . Соуждалци же . стояхоу на горах во пропастехъ . и ломох . ако же нелзи ихъ доити полком» (1180 г.) - (36 случаев - междукняжеские столкновения, 38 – противостояния с иноземцами ), к этому можно добавить вообще некие действия у рек (1151 г. р. Днепр, 1160 г. р. Десна, 1469 г. р. Волга), у болот, оврагов.
Вышеперечисленное позволяет придти к выводу, что на протяжении второй половины IX в. - XV в. в 34% случаев сражений или боевых действий русское войско использовало природные препятствия вместо строительства искусственных.
Из оставшихся 66% сражений надо исключить сражения, которые проходили у крепостей, сел, погостов, когда вместо полевых укреплений князья использовали уже построенные искусственные (крепости, села, монастыри). Таких сражений со второй половины IX в. - до конца XV в. было порядка 72 (39 - междусобных, 33 – с иноземцами ), что составляет около 33%. Следовательно, около 68-70% сражений проходили без строительства полевых укреплений и только около 30-33% могли проходить с использованием строительства укреплений.
Перечисленные обстоятельства сражений оставляют для анализа лишь 30-33% сражений для выяснения вопроса – как часто князья сооружали полевые укрепления для своего войска?
Если 30-33% поделить на тактические особенности ведения боевых действий русских князей, когда преобладала тактика «изъезд» и «разгон» (стремительный набег), при которой строить укрепления просто не было времени, то оказывается, что лишь в порядка 10% случаев князья могли организовывать укрепления для своего войска.
Следовательно, у русского войска просто отсутствовала необходимость в создании полевых укреплений т. к. эта необходимость заменялась – тактическими особенностями - неожиданное нападение большого войска позволяло доминировать, что вынуждало противника скрывался в крепостях, пережидая нашествие, передвижение войска было быстрым («вборзе», «изъездом без воз»); использованием подручных средств, захватом населенных пунктов; небольшим территориальным размахом действий, когда войску хватало полдня или нескольких часов, чтобы выйти из крепости и встретить противника для сражения, а противник в свою очередь занимал небольшие населенные пункты; природными особенностями (естественными препятствиями) – реки, овраги, болота и ряд других обстоятельств, которые в общей сумме и повлияли на то, что необходимости в строительстве полевых укреплений для русского военного лагеря не было.
Если русские практически не использовали полевых укреплений, то как соседи средневековой Руси относились к этому виду военного дела на основе сообщений отечественных источников, что в свою очередь позволит понять разбирались ли летописцы в полевых укреплениях или нет?
Например, в 1251 году польское войско с воеводами Судой и Сигневом, с князьями Даниилом и Васильком Романовичами напало на земли ятвягов. Для стоянки поляки построили «острогъ». Ночью ятвяги напали на польскую стоянку и «острог» не позволил противнику неожиданно атаковать отдыхавшее войско, а подошедшие русские стрелки заставили ятвягов отойти. Данный факт прекрасно демонстрировал эффективность укрепленной стоянки. По идее такие же укрепления выстраивали русские военачальники? Однако летописец специально отметил, что русское войско не позаботилось о своей безопасности «Ляхом же острожившимся . нападоща нощь на Ляхы . а Роуси не острожившимъся». Скорее всего, ятвягам надо было нападать на русскую стоянку? Более того, в дальнейшем русские по-прежнему просто становились «станом», не используя опыт польского войска не только в 1251 г., но и позднее в 1255 г., в 1256 г., когда войско не строило полевых укреплений для лагеря, предпочитая останавливаться в захваченных селах, т. е. не прилагая усилий к охране и безопасности стоянки.
Под 1247 г. летописец сообщал, что князья столкнулись уже с укреплениями литовского войска «онем же ставшимъ . осекшимся в лесе». Под 1255 годом упоминалось об укреплениях ятвягов «в лесе осеклъся». Но ни литовский, ни ятвяжский способы укрепления стоянок князья не восприняли. Хотя прекрасно знали на собственном опыте, как тяжело атаковать противника, который «осеклся» в лесу. Например, в 1280 г. князю Владимиру сообщили, что в лесу находилась польская «осекъ», где была большая добыча, не захваченная богатырями Нагая. «Осека» была неприступна «зане твердъ бяше велми». После тяжелейшего боя русские завладели «осекой» и летописец отмечал «бишася с ними Ляхове крепко одва могоша и взятии с великимъ потомъ». Примеры эффективности «засеки» были очевидны. Однако в источниках не сохранилось упоминаний, чтобы князья использовали подобный вид оборонительных укреплений для стоянки войска, за исключением Великого Новгорода (1137 г.) и Чернигова (1196 г.).
Приходиться признать, что в отечественных источниках встречались упоминания о полевых укреплениях иноземцев, что в свою очередь доказывает понимание летописцами военного дела, а не только трафаретное изложение событий. В качестве доказательства можно привести сообщение Тверского сборника под 1224 г., где летописец прекрасно показал, что разбирался в военном деле «а войско стояше за две версты отъ Ростова, по реце Ишне, биахуть бо ся вместо острога объ реку Ишню».
Вышеперечисленное также позволяет понять, почему в летописных сводах так мало свидетельств о строительстве полевых укреплений, что было связано не с тем, что летописцы не разбирались в военном деле, а с тем, что русское войско не нуждалось в подобных укреплениях.
На протяжении XI – XV вв. отечественное военное дело отметилось сооружением искусственных укреплений в виде «тверди» и «города» (середина XII- первая четверть XIII вв.), иногда использовался обозный транспорт «товар» (середина XII – первая четверть XIII вв.). После нашествия войск хана Батыя развитие строительства полевых укреплений на Руси прекратилось. Только в середине XV в. в Новгородском княжестве в результате многолетних нападений местные военачальники пришли к необходимости строительства на чужих территориях «острогов» в качестве опорных пунктов, откуда совершались нападения и собиралась дань и добыча.
Следовательно, развитие военно-инженерного дела средневековой Руси в отличие от Западной Европы в отношении строительства полевых укреплений – шло своим путем, который практически не развивался. Наметившийся прогресс во второй половине XII в. – начале XIII в. был прерван нашествием 1238 г. и возродился только во второй половине XV в.
Автор Денис Моисеев
Статью с примечаниями можно скачать здесь.
|
|
19.07.2012
|
Похожие публикации
Комментарии
| |
|
|
