СМЕРТЬ БАТУ

из книги

Р.Ю. Почекаев

БАТЫЙ
Хан, который не был ханом

СМЕРТЬ БАТУ

Конечно, смерть столь могущественного правителя просто должна была породить слухи и легенды. И они появились, причем исходили не от восточных историков, прославляв­ших наследника Джучи, а от его злостных хулителей — авторов русских летописей и иных сочинений. Наиболее широкое распространение получила так называемая «По­весть об убиении Батыя».
Согласно ее содержанию, Бату «достиже... до самаго великаго Варадина града Угорскато», когда в Венгрии правил «самодержец тоя земли краль Власлов». В то время как «окаяннейший царь Батый пришедъ в землю, грады разру­шая и люди Божия погубляя», и «Краль же Владиславъ сия видевъ, и тако сугубый плачь и рыдание приложив, начатъ Бога молити», «сестра его помогаше Батыю». Благочести­вый король Владислав сумел снискать божественную под­держку, обрел чудесного коня и секиру и «на кони седя и секиру в руце держа, ею же Батыя уби» вместе со своей сестрой-изменницей [Горский 20016, с. 218-221].
«Повесть» неоднократно привлекала внимание исследо­вателей [см.: Розанов 1916; Наlperin 1983; Ульянов 1999; Горский 20016], и на сегодняшний день установлено, что она не только создана гораздо позже эпохи Бату, но и вообще является политическим, а не историческим произведением.
Тем не менее основой «Повести» послужили события, зафиксированные в исторических источниках!
Поскольку Бату во время своего похода в Венгрию даже не подходил к Варадину (город был взят и разрушен Каданом, сыном Угедэя) и, кроме того, в Венгрии в тот период правил король Бела IV, а не Владислав, по мнению исследо­вателей, это произведение отразило неудачный поход в Венгрию хана Тула-Буги, правнука Бату, в 1285 г., когда монгольские войска и в самом деле понесли серьезные потери и фактически потерпели поражение [Вернадский 2000, (с. 187; Веселовский 1922, с. 30-37; Горский 20016, с. 198]. К тому же в это время в Венгрии правил король Владислав (Ласло) IV (1272-1290)...
Но в любом случае «Повесть» являлась вовсе не рассказом об историческом событии, а политическим памфлетом, созданным между 1440-ми и 1470-ми годами. Это был заказ московских государей, готовившихся к борьбе с ослабеваю­щей Золотой Ордой и желавших показать своим подданным, что ордынцы не столь уж непобедимы. Авторство «Повес­ти» приписывается Пахомию Сербу (Логофету), составите­лю «Русского Хронографа» [Лурье 1997, с. 114; Горский = 20016, с. 205-212]. Политическая и идеологическая заданность произведения позволяет объяснить многочисленные ссылки на божий промысел, апелляции к православным свя­тым. Так, например, героем «Повести» является балканский святитель XII в. Савва Сербский, а в образе короля Вла­дислава — победителя язычников угадывается не столько Владислав IV (который имел прозвище «Кун», то есть «Половец», и под конец жизни сам склонялся к отречению от христианства [см., напр.: Плетнева 1990, с. 180]), сколько Владислав I (1077-1095), имевший прозвище «Святой». Это позволяет сделать вывод, что при составлении «По­вести», несомненно, были использованы материалы более древних центральноевропейских преданий [Горский 20016, с. 197-199].
Московским государям было очень важно перед решаю­щей схваткой с Ордой (кульминацией которой стало «стоя­ние на Угре» в 1480 г.) обосновать законность своего высту­пления против бывшего сюзерена, и они всеми силами ста­рались дискредитировать ордынских «царей» в глазах своих подданных, подорвать веру в законность их правления с само­го начала. Так, русские идеологи не пощадили даже память Джучи, вообще не имевшего никакого отношения к завое­ванию Руси или установлению зависимости ее от монголов: «Сего убо мучителнаго народа оный царь Егухан... бяше поганий идолопоклонник.,, окаянный свою душу извергши, сниде во ад» [Лызлов 1990, с. 21].
Отсюда — и противопоставление православной Руси мусульманской Орде, причем летописцы ХУ-ХУ1 вв., а вслед за ними и более поздние авторы стали утверждать, что Бату «первый из того народа проклятаго Махомета уче­ние прият и распространи» [Лызлов 1990, с. 21]. Более того, архиепископ Вассиан в своем послании Ивану III на Угру говорит про «окаянного Батыя, который пришел по-разбойничьи и захватил всю землю нашу, и поработил, и воцарился над нами, хотя он и не царь и не из царского рода» [ПЛДР 1982, с. 531]. Таким образом, «Повесть об убиении Батыя» очень четко вписывается в антиордын­скую идеологическую кампанию, проводившуюся на Руси во второй половине XV в.: ордынские ханы, начиная с их родоначальника Бату, обвинялись в незаконном захвате власти, принятии «проклятой» веры, да еще и были пред­ставлены весьма неудачливыми воителями, которых по­беждали христианские монархи, сражавшиеся за истин­ную веру. Не случайно и то, что летописцы вставляли «Повесть» сразу же после «Сказания об убиении Михаи­ла Черниговского»: так они проводили идею о скором и неотвратимом возмездии язычнику-Бату за убийство кня­зя, погибшего за православную веру [ср.: Горский 20016 с. 211].
С сюжетом «Повести» во многом перекликается «Слово Меркурии Смоленском» — еще одно произведение, созданное на рубеже ХУ-ХУ1 вв. В нем также повествуется о нашествии Бату на Русь, то есть дается вполне реальный исторический контекст; но сюжет о приходе Бату «с ве­ликою ратью под богоспасаемый город Смоленск» можно считать исторически достоверным с большой оговоркой: возможно, весной 1238 г. один из монгольских отрядов и вступил в пределы Смоленского княжества, но сам Смоленск при нашествии не пострадал. Смоленское княжество было единственным, которое, кажется, вообще не подвергалось набегам монголов ни во время походов Бату, ни при его пре­емниках. Единственное нападение ордынских войск на Смоленск фиксируется в летописях под 1340 г. [см. напр.: Мос­ковский 2000, с. 235], но и в этот период времени княжество входило в сферу влияния Орды. Соответственно, полно­стью вымышлен и сюжет «Слова» о гибели Бату: благочес­тивый житель Смоленска по имени Меркурий, ободренный явившейся к нему богородицей, «достигнув войск злочестивого царя, с помощью божьей и пречистой богородицы истребляя врагов, собирая плененных христиан и отпуская их свой город, отважно скакал по полкам, как орел в поднебесье летая. Злочестивый же царь, проведав о таком истребленье людей своих, великим страхом и ужасом был охвачен и, отчаявшись в успехе, быстро бежал от города с малой дружиной. И, когда он добрался до Угорской земли, то там злочестивый убит был Стефаном-царем» [ПЛДР 1981, с.205, 207]. Как видим, несмотря на некоторые различиях в сюжете «Слова» и «Повести об убиении Батыя», обстоятель­ства «гибели» Бату в них очень похожи: он приходит в Венг­рию, где и гибнет от рук местного короля Владислава («Пов­есть») или Стефана («Слово»). Несомненно, это сходство следует объяснить одинаковой причиной создания «Повести» и «Слова» — политическим заказом русских государей, гремившихся обосновать легитимность борьбы с Золотой Ордой и ее наследниками, а возможно, «Повесть» послужи­ла источником для «Слова».
«Слово о Меркурии Смоленском» является самостоя­тельным произведением, тогда как «Повесть об убиении Ба­тыя» вошла во многие летописные своды, что дало основа­ние авторам более позднего времени считать ее отражением реальных событий. Так, например, Сигизмунд Герберштейн излагает сюжет «Повести» в «Записках о Московии», отме­чая, что «так повествуют летописи» [Герберштейн 1988, с. 165-166], некоторые же современные авторы вообще склонны принимать ее за непреложную истину. Например, В. И. Демин пишет: «Существует даже предание, никем аргументированно не опровергнутое (sic! — Р. П.), о гибели Ба­тыя... при осаде венгерского города» [Демин 2001, с. 212-213]. Наиболее курьезную, на мой взгляд, версию смерти Бату предлагает современный российский военный историк А. В. Шишов: «1255 год принес великому князю Александру Ярославичу Невскому хорошее во всех отношениях извес­тие из Сарая. Хан Батый был зарублен во время завоева­тельного похода в Угорскую землю». Интересно, что дата смерти Бату (1255 г.), отмеченная в ряде источников, на­кладывается г-ном Шишовым на легендарное сообщение об «убиении Батыя» в Венгрии, причем сам автор под «Угор­ской землей» имеет в виду территории, населенные финно-угорскими племенами! [Шишов 1999, с. 261].
Любопытно, что кончина Бату не послужила основой для создания мифов и легенд на Востоке. Мусульманские историки, в отличие от русских и западноевропейских, не пытались как-то приукрасить (или тем более представить в невыгодном свете) обстоятельства смерти наследника Джучи. Ни у Джувейни, ни у Рашид ад-Дина, оставивших, по­жалуй, самые подробные (по сравнению с другими) сведе­ния о Бату, мы не находим ни слова об обстоятельствах и причинах его смерти: они сообщают о ней просто как о свер­шившемся факте [Juvaini 1997, р. 268; Рашид ад-Дин 1960, с. 81]. Аналогичным образом сообщают о его смерти другие рабские, персидские, тюркские, армянские авторы.
Косвенные сведения позволяют сделать вывод, что на са­мом деле истинная причина смерти Бату была весьма прозаичной: он умер от какой-то ревматической болезни. Болезнь эта была распространена среди Чингизидов, в чьих жилах текла кровь представительниц племени кунграт: «по­лучившая известность болезнь ног племени кунгират обу­словлена тем, что оно, не сговорившись с другими, вышло из ущелья прежде всех и бесстрашно попрало ногами их огни и очаги; по этой причине племя кунгират удручено» {Рашид ад-Дин 1952а, с. 154]. Бату, сын кунгратки Уки-хатун, неоднократно жаловался на боли в суставах и онемение ног. Например, Рашид ад-Дин пишет, что «Бату... укло­нился от участия в курилтае, сославшись на слабое здоро­вье и на болезнь ног» (хотя, вполне вероятно, что когда Бату приводил такие отговорки, чтобы не ехать на курултай, воз­можно, его болезнь не была еще столь тяжелой, поскольку он, заявляя на словах о своих мучениях, на деле проявлял чудеса активности). Персидский автор XVI в. Гаффари также сообщает, что «у Бату в 639 г. появилась слабость членов и в 650 г. он умер» [Рашид ад-Дин 1960, с. 118; СМИЗО 1941, с. 210]. Отметим, что на опухание ног жаловался и его дядя Угедэй, сын Борте-хатун — также представительницы племени кунграт. Вильгельм де Рубрук, видевший Бату в последние годы его жизни, сообщает, что «лицо Бату было тогда покрыто красноватыми пятнами» [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 117; Языков 1840, с. 141], что также является одним из симптомов ревматического заболевания.
Бату был погребен в соответствии с древними степными традициями. Джузджани сообщает: «Похоронили его по об­ряду монгольскому. У этого народа принято, что если кто из них умирает, то под землей устраивают место вроде дома или ниши, сообразно сану того проклятого, который отправился в преисподнюю. Место это украшают ложем, ковром, сосудами и множеством вещей; там же хоронят его с ору­жием его и со всем его имуществом. Хоронят с ним в этом месте и некоторых жен и слуг его, да (того) человека, кото­рого он любил более всех. Затем ночью зарывают это место и до тех пор гоняют лошадей над поверхностью могилы, по­ка не останется ни малейшего признака того места (погре­бения)» [СМИЗО 1941, с. 16]. Вероятно, так же были похо­ронены и другие родичи Бату, не принявшие ни ислама, ни буддизма.

еще :

КНИГИ ПО ИСТОРИИ

русь былинная