|
СВЯТОСЛАВ ХОРОБРЫ - 2
|
|
| ГРУМДАС | Дата: Среда, 16.03.2011, 12:41 | Сообщение # 11 |
 Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| И тут же обомлел: он увидел Любаву. Та же стать, тот же уверенный решительный взгляд, тот же румянец на щечках. Филя быстро подошел, на ходу поправив бородку и пригладив кудри, осторожно взял за руку, и глядя прямо в глаза, спросил:»Тебя, как зовут, красивая?» «Алена» - прозвучал ответ. Филя даже удивился, почему не Любава. Он взял и другую руку, и все также глядя в глаза, спросил еще: «Пойдешь ко мне хозяйкой, Алена?» тряхнула головой и тоже посмотрела ему в глубину глаз, словно стараясь найти что-то там, на донышке: «А, пойду!» Филя отпустил руки, обнял девушку за плечи и прошептал на ушко: «Только у меня уже есть две жены». Улыбнулась лукаво: «А все равно пойду». Филя сгреб девушку в охапку, поднял на руки и медленно, но твердо понес к себе на подворье. Девушка обняла его за шею, и блаженная улыбка расплылась по раскрасневшемуся лицу. Позже Алена признавалась, что не поверила про жен-то, думала, проверяет хитрован этакий. «А и твердо знала бы, все равно пошла б, слово ключевое ты сказал: «хозяйкою». Стать хозяйкою в своем доме с детства мечтала. Осиротела я рано. Жила у бабки Макарихи из милости. А и понравился ты мне - красивый, сильный». Макариха не родная бабка, просто соседка, взяла сироту из каких-то своих соображений. Воспитывала не то строго – жестоко. Алена кашлянуть без разрешения не имела права. А вот на днях неожиданно и скорочасно померла Макариха. Княжьи люди, узнав об этом, Алену сразу же в обоз и зачислили. Алена не отказывалась, что ей в пустой-то Макарихиной хижине делать? «Зато теперь настоящей хозяйкой будешь - разглагольствовал Филя – да еще две прислужницы у тебя». Алена счастливо улыбалась. Она не ревновала этого сильного, красивого мужика. Так случилось. И пусть будет, как будет. Но сразу же дала понять, что отныне в этом доме, она главная после хозяина. Уже в первый день сняла в светелке полог, сняла со стен полотенца и утирки, сняла также грязные филиновы рубахи и портки. Все это чисто выстирала, высушила, рубцом прокатала. Да и на лежанке навела порядок. Перину тщательно выбила от пыли, овчины выморозила и тоже выбила. Полы помыла, пыль кругом повытирала, печки протопила, еды наготовила. Филя только удивлялся: «Когда успела?» Девчата попритихли, Аленино главенство признали сразу, да ничего другого им и не оставалось. Ссориться? отпор давать? Не в Манином характере это. Мотря могла бы, но она понимала, что ссорами может и мужа против себя настроить, а тогда уж не жизнь. И, конечно, они поняли, что отныне, место в пологе им будет только с выдачи. А Алена, когда легли, шепнула несмело: «Ты со мной поаккуратней, пожалуйста. Ладно?» Филя улыбнулся в темноте. Он, мужик опытный, понимал, что к чему. Поэтому тешил всякими байками, поцелуями, да ласками, шептал слова заветные, какие только знал. Ждал, когда она расслабится, напряжение спадет. И дождался, выбрал момент. «О – ей!» - воскликнула удивленно и залилась мелким смешком, словно колокольчик серебряный зазвенел. Под утро, когда умиротворенный Филя уже засыпал, он почувствовал, что полог распахнулся, а постель залилась лунным светом. «Ты, че?» - спросил. «Посмотреть хочу». «Не видала, что ли?» «Где?» - я же говорю, у Макарихи росла. Что там увидишь-то? малышей бесштанных видела, конечно. Но у них же все по- другому. Правда? Ой, мамочка! Он шевелится и растет! Ой, лишенько! Большой-то какой! И это все…. туда?» «Что ты заойкала? Бывают намного больше. Спи», - поскромничал Филя. Но она еще долго возилась, будто с новой, только что подаренной куклой играла. «Мне и этого хватит» - шептала засыпая. С прислужницами, однако, не получилось. Через небольшое время, вбежала как-то Мотря с улицы и бухнулась Филину в ноги. (Его уже иногда уважительно называли Филином).
– Филя, пусти Мотрю. Филенька, короший, пусти. Пусти Мотрю!
- Да, что с тобой? Вставай. Куда тебя пустить-то? – Филя поднял девушку с колен. – Ну, объясни толком, что случилось? – и только через некоторое время, с Маниной помощью удалось узнать – Мотря влюбилась. Влюбилась и просит отпустить ее.
- Да, кто же он?
- Мирко. Мирко - короший. Мотря - плокой. Мирко – короший!
Вспомнил Филя, что с обозом мужичок приблудный пришел. Мирослав. Мирко. Значит, этого-то мужичка и выглядела напористая Мотря.
- Да, видел ли хоть он тебя? Захочет ли? – Мотря яростно закивала головой.
- Видел. Кочет, кочет.
- Ну, иди. Позови его сюда. – Мотря испуганно отшатнулась.
- Нет. Мирко короший. Не виноват. Мотря – виноват.
- Зови, зови. Посмотрим, какой хороший. Не обижу я его, не бойся. Посмотреть хочу, как он к тебе.
Мотря умчалась. Филину досадно стало. Вот ведь, не обижал, любил по-своему. Может не так, как Алену, но любил же. Что ей не хватало? Не захотела делить? Или тоже хозяйкой единоличной быть хочется?...
Филипп Григорьевич открыл глаза. А как же у них с Катериной все было? Вспоминал. Познакомились в городском саду, на гулянье по случаю первомайского праздника. От нее исходила энергия надежности, тепла и, в тоже время самостоятельности. Она, как бы, давала всем понять, насколько желает быть и есть независимой и, что она, только она может принимать решения, касающиеся ее лично. Они еще только встречались, еще ни о женитьбе, ни о совместной жизни не было сказано ни слова, но стоило ей появиться в его доме, ее сразу же приняли за невестку. Да и Катя со второй встречи стала его родителей называть «папой» и «мамой». Да и для самого Филиппа это было, как-то само собой разумеющимся, не вызывало никакого отпора. Однако, ссорились они часто, первое время по два-три раза на неделю. Потом все реже и реже. Попритерлись. А уж, когда дом построили и дочка родилась, счастью обоюдному и предела не было. Катерина вскипала только, когда Филипп задерживался, не предупредив об этом. А задерживала игра. И вот доигрался… зато, как же он благодарен судьбе, что подарила ему такую жену. Ни разу не упрекнула, не укорила, не ушла. А первая ночь? Да не было у них первой ночью ничего, и второй не было. Катя все присматривалась, примерялась, ждала какого-то созреванья внутреннего. А Филипп не торопил. И все случилось, как-то естественно, само собой, может быть несколько обыденно даже. Но уж потом, как они желали друг друга! Как использовали малейшую возможность! Как радовались друг другу. Филипп улыбнулся и пожалел, что жены нет рядом, ушла еще на рассвете – дочке помочь. Он не рассказывал Кате о своих снах. Никому не рассказывал. Вначале сомневался, что за ерунда снится и запоминается. А потом, как-то стесняться стал, - вроде, как хвастовство какое-то. ишь, мол, каким героем себя вообразил, вот и снится. А рассказывать, как о ком-то постороннем, Филипп не мог и не хотел. Это было бы обманом, и он не мог этого принять. Все-таки чувствовал он, что это его жизнь, какая-то далекая, далекая, но все же его….
А сны приходили своим чередом. Как ни странно, первой забеременела Алена. Ни Маня, ни Мотря этого сделать не могли, возможно, это результат все того же ужаса, а возможно, они могли как-то этого избежать. И вот Мотря стоит перед Филиппом, крепко держась за руку Мирко, но все-таки чуть впереди его, готовая в любую секунду грудью защитить любимого. Мирко широкоплечий, чуть потрепанный жизнью, чернявый красавец, смотрит открыто, уверенно. Взгляд этот нравился Филе, но одновременно тревожил тоже. Мирко заговорил: «Филин, ты не подумай плохого, ничего у нас не было, и быть не могло. Мотря порядочная женщина. Я, бобыль, вдовец. Моя семья погибла на моих глазах… Жена и сын… Живыми сгорели, и горе придавило меня… Мотря от кого-то узнала, аль сердцем почувствовала. Пришла, упала на грудь и выплакала мое горе. Веришь ли, стало намного легче. Может это и не любовь вовсе. Может просто сочувствие, сопереживание, но когда она заявила, что все тебе расскажет и, что бы, ни случилось, будет со мной, поверишь ли, я почувствовал, как тепло разливается по телу, сердце оттаивает и жизнь возвращается. А насчет того, что ты выкуп заплатил, не сомневайся. Я не лодырь, быстро заработаю и рассчитаюсь». Он замолчал, Мотря все еще лепетала: «Мирко - короший. Мирко – человек. Мотря- плокой,» - она так и не научилась выговаривать «Х». Филя встал, прошелся туда-сюда: «Хотел с тебя слово взять, что не обидишь Мотрю. Но вижу, - и без слова так будет. А насчет выкупа. Не выкуп это. Это Мотре подарок, за ней и остается. Стариков только Мотриных не обижайте. Они хорошие люди. – спохватился. – Жить-то, где будете?» « Да тут землянка освободилась, поживем пока, а тем часом избу построю, как у тебя, светелку тоже». «Да помогают вам боги». – Филя вышел. Алена и Маня слушали молча. Потом кинулись к Мотре – обниматься и целоваться. Расчувствовались, расплакались. Подарки, вещицы свои любимые дарили, приговаривали. А Филин подарил новой семье козочку, несколько скамеек, стульев, из посуды много, а для Мирко выделил инструментов из своего запасу. «Вот и закатилось одно мое солнышко» - подумал на прощание.
Маня давно уже раскаивалась, что не поехала тогда к родителям. И когда Мартын Емельянович стал посылать по последнему снегу, санные повозки в окрестные села, чтобы выменять у мужиков зерна, Маня стала проситься поехать с ними. Филя с легким сердцем отпустил. Он сам переживал и хотел, чтобы она замирилась со своей родней. Подарков все же Маня брать не стала, так, по мелочи, для малых ребятишек взяла кой-что. Договорились, что с санями же Маня и вернется. Алена тоже нежно с ней простилась, давала советы, ласково называла «Маняшей». Они сдружились, словно две сестры. С Маней, такой ласковой, мягкой, услужливой и доброй трудно было не сдружиться. Однако, сани вернулись без нее. Возница рассказал, что заболела мать, и Маня решила остаться, пока та не поправится. А через десяток дней в поселке появился бирюк-отчим и, разыскав Филина, поведал ему, что Маня пропала. Как только матери полегчало, Маня засобиралась в обратный путь. Ее уговаривали, не отпускали, отчим предлагал отвезти на лошади. Но, не любя его, Маня наотрез отказалась. И эта хрупкая, мягкая женщина, почти ребенок, проявила такую твердость и решительность, что ей уступили. Она пошла пешком. А вот два дня назад охотник привез Манину рукавичку. Не предчувствуя худого, подумали, что обронила. Но отчим решил проверить и вот приехал. Филя похолодел. Он сказал несколько слов Емельянычу, оседлал Гнедого, и не дожидаясь бирюка, поскакал по рыхлому снегу. Он ехал по санному следу. Этой же дорогой должна была возвращаться и Маня. Временами он останавливал Гнедого и зычно аукал. У деревни санный след раздваивался, и здесь его нагнал отчим. Он предложил проверить тот, другой след, который резко поворачивал к северу. Проехав по нему версты три, они вдруг увидели волчьи следы. Много следов. Сердце похолодело и сжалось. Проехав еще немного, они увидели кровь, растерзанные обрывки одежды, кости. Сомнений не было. Немного в стороне Филя увидел так знакомый ему сапожок. Из него торчала кость. Манина кость. Филя сжал виски, чтобы самому не взвыть по - волчьи, и повернул Гнедого обратно. «Вот и еще одно солнышко закатилось»…
Филипп Григорьевич проснулся. Не тревожа жены. Вылез из-под одеяла и встал. Он не мог дальше спать. «Что же это такое? Как же так? Волки. Да, как же это люди могли допустить такое? Грех-то какой! Ведь это и на нем, Росомахе, грех этот? Ах ты, боже ж ты мой. Какой грех». И - так приговаривая, он подошел к иконке, висевшей в углу его каморки,
и на которую иногда Катерина крестилась, пришептывая что-то. Чиркнул спичкой, и нащупав огарок свечи, поджег его, укрепил перед иконкой. Неумело крестясь, стал молиться за упокой Маняшиной души. Собственно, вся молитва сводилась к вопросам: Как же так? За что? Как он, бог, мог допустить такое? Катерина проснулась от чирканья спички и заворчала: «Ты, что, старый? Чего не спишь-то? И что ты делаешь у иконы? Молишься, никак?» «Спи, спи – отвечал Филипп, - сон приснился. Волки». « Волки, это плохо, а и то, - когда как». – Она почему-то не удивилась, что он молится, хотя раньше этого никогда не делал, и даже подсмеивался над ней. Пошептав еще немного, Филипп затушил свечу и лег. Сон не шел. Волки. Вспомнилось, как однажды, возвращаясь со второй смены, он увидел на перекрестке, на противоположной стороне, кучку парней. Парни стояли, переговариваясь между собой, хихикали, сплевывали сквозь зубы: «Ну, я пошел,» - сказал один, отделившись от кучки, перешел на Филиппову сторону и, поравнявшись с ним, без единого слова, смаху врезал кастетом меж глаз. Филипп упал, он не ожидал удара. Тогда остальные, топоча сапогами, перебежали улицу и стали пинать лежащее тело, стараясь поддеть носком туда, где больнее: в лицо, в голову, под ребра. Волки, - подумалось тогда. Вот так же и волки. Вожак режет горло или вспарывает брюхо, останавливая животное, а стая набрасывается – рвет и терзает уже неспособное к сопротивлению тело. Но это волки. Они поступают так, чтобы жить. Они голодны. А эти? Филипп еще не был знаком с Катей и не знал колтоминских. Почти месяц он отходил. К счастью серьезных повреждений не оказалось. Вдоволь наворочавшись, Филипп Григорьевич все-таки уснул, наконец….
Возвратившись домой, Филя ничего не сказал Алене. Зачем ее тревожить? Пусть считает, что Маня просто ушла. Он и отчиму Маниному посоветовал ничего не говорить дома. Останки они собрали в кучу и закидали камнями, крупным хворостом. «По весне яму выкопаем и похороним по-человечески, по-людски». А жизнь шла своим чередом. Снег растаял. Алена теперь целыми днями пропадала на воздухе. То в огородах, то по двору. У нее уже четко обозначился животик и Филя, подходя, каждый раз ласково его поглаживал, одновременно целуя Алену, и приговаривал: «Мамулечка, моя, радость ненаглядная». Алена каждый раз смущалась и вспыхивала румянцем. Работы в крепости заканчивались. Ров вырыли глубокий и подводили канал, чтобы ров заполнить речной водою. Плотину тоже почти закончили, доделывали только запор, - Филино изобретение, - чтобы пропустив челны вверх, можно было б быстро закрыть им обратный ход. Надо было так сделать, чтобы из лодок ничего нельзя было не увидеть, не понять. Марья была на седьмом небе от счастья и счастья своего не скрывала. На Филина же она чуть ли не молилась. Она часто наведывалась к ним в гости. Они с Аленой подружились, часто болтали обо всем, и однажды Марья призналась, что тоже «затяжелела». Захаживал и Мирко. Он, и вправду, оказался мужиком исправным, хозяйственным. Уже пристроил горенку, светелку, да еще и разукрасил их резьбой затейливой. А еще окошки затянул пузырями бычьими, тонко их вычинив. И светло, и не дует. И многие стали так делать. До этого затягивали окна выделанной телячьей кожей, промасленной для прозрачности. К маслу, однако, приставала пыль, да и свету кожа пропускала намного меньше, чем пузырь. Некоторые закрывали окна портяниной, но и это не очень хорошо. Портянина быстро рвалась, сгорая на солнце, и пропускала воздух, а с ним и комаров, да мошек. Все часто вспоминали Маню и удивлялись, отчего она не шлет весточки о себе? Филя же помалкивал. Чуть только пообсохло, прискакал гонец от князя. Он сообщил Емельянычу, что монгольцы готовят большой поход. Они думают, что крепости еще не готовы и хотят их пожечь начисто.
Людишек побить, деревни разорить, инородцев под себя подвести. Пойдут по реке многими челнами и по берегу конно многим же войском. Князь, де, тоже собрал большую дружину, на днях прибудет с ней сам. Войско надо поместить в засаду, так, чтоб никто ничего не узнал. А главное, чтоб враги не учуяли. Емельяныч созвал совет. На совете решили: женщин и детей, старых и немощных также, из крепости вывести и спрятать вместе с войском. И проболтаться будет некому, и войско обиходится. Версты за две от реки есть большая возвышенность со всех сторон окруженная болотом, по которому до зимы проходу нет. Но охотники еще прошлым летом нашли с одной стороны неширокий проход. Если проход усилить гатью, туда и войско можно спрятать. Мартын Емельянович отрядил ватагу на гать, остальным приказал готовить оружие: копья, пики, побольше стрелок и каленых к ним наконечников. Топоры, мечи, сабли точить, проверить все. Вар смоляной, кипяток, камни готовить, на подмостки все подымать. И закипела работа….
Росомаха сидел перед маленьким столиком у окна в своей крошечной избушке. На столике стояла непочатая еще поллитровка, граненый стакан, тарелка с огурчиками, головкой лука и двумя ломтиками черного хлеба. Стояла также солонка и баночка с горчицей. Была суббота, выходной день и Филипп Григорьевич приготовился «отдохнуть», как он это называл. С некоторых пор он встречал таким образом каждую субботу. Он растягивал поллитровку на целый день – никогда не выпивал сразу. И целый день, находясь в приятном для себя полутумане, он «отдыхал». Катерина не возражала. Четыре бутылки водки при домашней закуске не такая уж большая трата. Зато мужик под присмотром, ни в какие «забегаловки» и «пивнушки» не заходит, «на троих» не соблазняется, по улицам не шастает. Но бывало иногда, заскучав в одиночестве, изрядно поднадоев сам себе, он засовывал бутылку во внутренний карман безрукавки и шел к кому-либо из соседей. Шел, зная наверняка, что сосед выставит ответ. И тогда день проходил в приятной дружеской беседе. Катерина в таких случаях тоже шла с мужем. Садилась где-нибудь в уголке и дремала, если хозяйка была занята, либо тоже мило беседовала с ней. Вот и сейчас Филипп Григорьевич размышлял: пойти ли к кому или остаться дома. Может, к Тюлькину Григорию Ивановичу? Тюлькин – охотник, мужик бывалый. Или к Митюку? Митюк начитанный, грамотный, любил докопаться до истины, что всегда импонировало Росомахе. А мучил его один вопрос. Сны перестали вдруг сниться. Почему? То есть, снилось, конечно, что-то. По утрам, даже, вроде как и помнилось немного. Но тот, единственно сейчас важный сон про Филина, его друзей и подруг, вдруг перестал сниться совсем. На самом интересном месте. Что же случилось? Может, одолели «монгольцы» и Филин погиб? То есть погиб он, Филя, Филипп Росомаха? Что же это получается? Бессмыслица какая-то. Нет, Алена, конечно, в любом случае жива осталась и родила кого-то. Иначе, как бы он чувствовал эту кровную связь? А может, сон прошел полосой, как проходит полосой туман по степи? Полоса зацепила его. Росомаху, прошла и ушла дальше? И кто-то другой, где-то, видит и крепость, и Филина, и сраженье с «монгольцами?» Вопросы, вопросы…. И посоветоваться не с кем. Ведь, чтобы посоветоваться, надо все рассказать. А как расскажешь? Филипп Григорьевич решительно протянул руку, взял поллитровку, привычно сковырнул пробку и налил в стакан. Катерина облегченно вздохнула…
Март – июнь 2010г. Охотники – идущие своею охотою, добровольцы.
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Среда, 16.03.2011, 12:42 | Сообщение # 12 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| Сказ о счастье Галина Терешенок Утро начиналось с золотистой зари. На конюшне сонно всхрапывали кони, не выспавшиеся стряпухи лениво растапливали печи. Над тихими водами Оки клубился, готовясь растаять под жаркими лучам солнца, густой молочный туман. Мстислав, сын могущественного князя племенного союза вятичей Твердислава, крадучись, высколзнул из опочивальни и торопливо направился к опушке леса. Там стояли маленькие, искусно обработанные и полые изнутри круглые домики, сотворенные руками смердов* из толстых бревен - борты, где жили большие и дружные семьи пчел, заключившие союз с человеком. Пчелы давали людям воск и мед в обмен на защиту от беров, которых, как рассказывал княжичу дядька Бранко, опытный и умелый старший дружинник, приставленный к Мстиславу для обучения воинскому делу, стали называть медведями. Волхвы посчитали, что, услышв свое новое имя, бер не оймет, что речь идет о нем и не уйдет от охотников с крепкими рогатинами.
Засмотревшись на пчел, которые, еще охваченные ночным оцепенением, по одной появлялись на летку и, расправив тоненькие крылышки, грелись в лучах восходящего солнца, готовясь к долгому трудовому дню, Мстислав вздрогнул от неожиданности, когда теплые руки обняли его голову, прикрыв глаза мягкими ладошками. "Жаринка!", - тут же назвал имя княжич. В воздухе рассыпался звонкий девичий смех, напомнивший Мстиславу звон дивного хрустального колокольчика, привезенного в подарок его матери, княгине Мудрославне, торговыми людьми из далекого Царь - града*. Повернувшись, он обнял девушку.
-Почему ты так долго не приходила?-
-Ключница* велела съездить на лесную заимку за целебными травами,- забавно сморщив носик, ответила девушка. Внезапно став печальной, она сказала:"Ключница знает о том, что мы встречаемся и грозит рассказать об этом князю".
Мстислав посмотрел на любимую: тоненькая девушка с длинной, цвета спелой пшеницы, косой. Огромные, синие, как весеннее небо, глаза. Нос усыпан веснушками, которые его очаровывали, а Жаринку сердили. На голове у его сокровища был венок из жариков - любимых желтых цветов щедрого божества Ярило - Солнца. За любовь к этим цветам девушку и звали Жаринкой.
То, что эта девушка - его сокровище, самое дорогое и единственное в целом мире, он понял еще десять лет назад, отроком, когда впервые ее увидел. Князь Твердислав взял на службу отряд воев* - древлян, могучих и рослых, метких стрелков из лука, владеющих мечом и секирой* так, будто рождались они уже с оружием в руках. Воеводой у них был Любомир, отец Жаринки, ставший верным соратником князя.
Девушка училась воинскому промыслу вместе с княжичем и другими отроками. Она отлично ездила верхом, владела легким мечом - акинаком, а из лука стреляла получше многих дружинников князя. Любомир снисходительно относился к причудам единственной дочери, которая, вместо того, чтобы сидеть в светлице с няньками да мамками и учиться белошвейному делу, носилась на неоседланном коне в компании княжича и его друзей. И лишь Мстислав знал, какой нежной и женственной может быть Жаринка и отчаянно скучал, не видя ее хотя бы день.
А таких дней стаовилось все больше и больше, особенно после гибели двух его старших братьев - Ключеслава и Мирослава,сложивших головы в боевых походах. У старого князя после гибели сыновей голова покрылась серебристым инеем и стал он еще более угрюмым и нетерпимым, благодаря богов лишь за одно - что не дожила до этого дня княгиня Мудрослава. Мстислава, младшего сына, а теперь единственного наследника, князь окружил воями - наставниками и телохранителями. Поэтому тому редко теперь удавлось остаться одному. Правда, трое воев, входящих в младшую дружину, которой командовал княжич, были его сверстниками, рубившими вместе с наследником князя в детстве густую поросль жгучей крапивы деревянными мечами, знали о любви Мстислава и Жаринки. И, искренне симпатизируя влюбленным, служили им вестниками, доставляя записки и следуя за княжичем безмолвными тенями к месту редких теперь свиданий. Вот и сейчас, в это тихое утро, из заросшей вербой старого ручла журчащей на перекатах реки доносилось нетерпеливое пофыркивание горячих коней и негромкий голос стремянного Дагоша, успокаивающего Ракшана, любимого жеребца молодого князя. Мстислав, приученный наставниками обращать внимание на любые мелочи, от которых порой зависит жизнь, спросил у Жаринки, у которой были припухшие и покрасневшие глаза: "Что случилосьь? Почему ты плакала?" Жаринка попыталась увернуться
- Да так, ничего.- Но, видя укоризненный взгляд любимого, смутилась
- Не волнуйся. Просто бают*, что Твердислав послал гонцов на север, к королю викингов Готвальду.- Действительно, князь уже давно хотел заключить дружественный союз с могучим северным соседом и много лет назад Готвальд и Твердислав заключили брачный уговор, по которому их дети, принцесса Изольда и старший сын князя, Ключеслав, должны были пожениться. Но Ключеслав погиб в бою с дружиной тиверцев. Вскоре за ним в царство Ящера отправился и средний сын князя, Мирослав. Чтобы не разорвать договоренности, сулящий немалые выгоды союзу вятичей, Твердислав отправил к Готвальду послов с богатыми дарами, предлагая тому отдать принцессу в жены младшему сыну, теперь единственному наследнику князя. Посольство в тайности отъехало уже давненько и Твердислав ждал ответа от короля викингов со дня на день. Мстислав, конечно же, знал об этом и даже пытался поговорить с отцом, указывая, что Изольда, дважды чужая невеста, не принесет ему счастья.
- О каком счастье ты говоришь!? - зло бросил Твердиславю - Князья и короли сочетаются браком не для себя, а для блага своих подданных. С помощью дружин викингов мы отбросим врагов от наших границ и расширим свои владения.- - Я никогда не хенюсь на Изольде!- дерзко прервл отца Мстислав. - У меня уже есть невеста.-
Твердислав запустил в непокорного сына серебряным кубком и рявкнул: "Вон!".
Княжичу оставалось только надеяться, что послы привезут отказ от гордой дочери Севера, о которой говорили, что она прекрасна, как богиня Лада* и холодна, как сверкающие льды Ютландии. Услышав печаль в голосе Жаринки, он обнял ее и прижал к себе. Им не надо было слов, чтобы понять друг друга. Внезапно послышался топот копыт и из -за излучины реки выметнулся всадник - Княже! -испуганно кричал Влад, верный телохранитель Мстислава, приставленнный к нему еще с детских лет, - князь тебя зовет. Везде разозлали челядь верхами*, тебя ищут. Гонцы вернулись. И с ними принцесса Изольда со свитой приехала!-
Мстислав почувствовал такую резкую и сильную боль, как будто конь со всего размаху ударил его копытом под дых*. Жаринка горько расплакалась. Юный князь, не прикасаясь к стременам, взлетел в седло и погнал Ракшана к отцовским хоромам, приказа Владу проводить Жаринку. Ракшан шел галопом, из - под копыт разлеталась и разбегалась мелкая живность смердов. Вот и княжьи хоромы. Мстислав с отчаянием увидел множество повозок, в том числе и богато убранные, крытые возки, в которых прибыла Изольда и ее свита. Он быстро взбежал по ступенькам и прошел на половину Твердислава. Там его уже ждали. В глазах отца тлели злые огоньки, но князь сдержался, ведь рядом восседала прекрасная Изольда. Принцесса варягов* была красива, но это была красота прозрачного льда, переливающегося всеми цветами радуги под лучами солнца, но от которого веет только смертельной зимней стужей. Холодные, цвета хорошо закаленной стали глаза Изольды пронзительно посмотрели на разгоряченного быстрой скачкой княжича и в них мелькнуло такое пренебрежение, что он опешил. - Сын, конунг* викингов Готвальд остался верен клятве и прислал свою дочь Изольду, твою невесту. Вскоре она станет твоей женой,- князь поднял кубок дорогого ромейского вина и под громкие здравицы*осушил его до дна. Мстислав почувствовал, что мир вокруг него стремительно рушится и, чтобы прекратить это падение, громко крикнул:"Нет".
И все. Ему стало легко и спокойно, он сделал свой выбор. Глядя на ошеломленные лица сидящих и стоящих вокруг людей, он повторил громко и четко
- Нет, свадьбы не будет. У меня уже есть невеста. -
Казалось, мир на несколько мгновений замер. Мстислав посмотрел на отца и с изумлением увидел в глазах князя понимание, тревогу и сожаление, гнева в них не было.
- Ты оскорбил Готвальда и я убью тебя! - проревел, выхватывая боевой топор, Сфенел, брат конунга.
- Дядя, стой! - остановила его Изольда, красивая и холодная, надменная ко всем этим князьям и воеводам, копошившихся где - то там, у подножия ледяной царственной статуи, которая именовалась Изольдой. - Я мщу обидчикам сама! -
Принцесса гордо выпрямилась
- Клятвопреступник будет жить до первого снега, а потом уйдет к Одину. - И Изольда величественно вышла из покоев князя, за ней последовали золотоволосые, донельзя разозленные варяги. - Ну что ж, сын, ты выбрал для себя судьбу сам: Изольда не только принцесса, но и могущественная колдунья, и горе тому, кто встал на ее пути. Твердислав поднялся с роскошного кресла и твердым шагом покинул гостевую комнату. Вечером этого длинного и необычного дня, на протяжении которого на княжьем подворье стояла зловещая тишина, какая бывает только перед началом грозовой бури в Воробьиную ночь, когда бог Перун* объезжает огненных коней, из - под копыт которых летят искры молний, а ржание перерастает в непрерывные раскаты грома, Мстиславу внезапно стало худо. Его лоб покрылся холодным потом, а члены тела стали недвижимы. Так началась болезнь княжича, вызванная проклятием Изольды. Исход болезни был предрешен. Твердислав, о котором кощунники* говорили, что от постоянной воинской брани*сердце его было горячим, как раскаленная лава, а затем остыло и првратилось в крепчайший камень - гранит, где тлели искры любви к одному лишь Мстиславу, разослал гонцов по городам и весям*.
Гонцы искали знахарей и волхвов, сулили им злато и драгоценные каменья, если они вылечат княжеского сына. Прельстившись богатыми дарами, многие знахари и ведуны* пытались лечить наследника Твердислава, но признавали свое полное бессилие перед колдовскими чарами варяжской принцессы. Сам знаменитый ученый и лекарь владыки Востока, Абу ибн Ахмед аль Бируни сказал:" Боги посылают болезнь, боги одни и могут взять ее обратно. Надо понять, чего хотят боги и попытаться это осуществить. Только тогда, возможно, молодой князь выздоровеет". Жестокими своими когтями болезнь сына извлекла из сердца Твердислава страх и веру, надежду и обреченность, проклятие и смирение, отчаяние и любовь. Он пришел к Мстиславу и поклялся мечом, что если тот одолеет болезнь, встанет на ноги, то сможет жениться на ком захочет. Мстислав, обессиленный злой немочью*, сказал отцу, что Жаринка, весь кресень* не отходившая от его постели, рассказала, что на Купалу* к ней пришел взволнованный Гостомысл, волхв из тайного братства, прятавшего за зверинными мордами свои истинные лица. Всегда спокойный, Гостомысл был взволнован - Во сне ко мне явилась Лада и велела тебе передать, что княжича можно спасти только надев на него рубаху счастливого человека. И только ты, Жаринка, может быть, сможешь найти того, кто сам скажет, что он счастлив. Лада любит влюбленных и перед ней не может устоять даже сам Сварог, сын Рода, творей Земли - Матушки. Боги даруют тебе шанс, не упусти его. И поспеши - жить княжичу осталось то до первого снега.- Князь изменился в лице: " О боги, тебе осталось жить так мало".
Наутро Жаринка, вознеся молитвы богине Макоши*, покинула княжеский терем в сопровождении пяти лучших воев дружины, лично отобранных князем. Это единственное, чем мог помочь всесильный князь сыну. Дядька княжича Бранко был обоеруким бойцом, он мог биться сразу двумя мечами одновременно и один стоил дюжины воинов. Влад и Светел били влет птиц и луки у них были не простые, а пластинчатые, которые мог натянуть далеко не каждый богатырь, а стрелы летят вдвое дальше и могут пробить даже кольчугу. Храбр лучше всех бросал дротики - бил без промаха, а Тур не имел себе равных во владении секирой.
Да и Жаринка была одета как поляница*, а легким мечом - акинаком владела лучше многих дружинников. Выехав из родового града Дедославля, они ехали мимо сел, деревень и городищ, через земли мирных хлебопашцев и свирепых кочевников. И везде искали человека, который бы сказал
-Да, я счастлив, други.- Мирные хлебопашцы страдали от набегов воинственных кочевников и соседских племен, засухи, поборов и княжьих забав - охот. Торговый люд был всегда уверен, что, покупая, переплачивает, а продает так дешево, что скоро пойдет с сумой по миру. Князья и короли захватывали земли и скот, и аппетиты вельможных людей росли с каждым днем. Сначала Жаринка и ее спутники расспрашивали самых богатых и знатных, но вскоре поняли, что среди них нет счастливых. Однажды вечером к их костру подошел мохнатый великан. Черные волосы покрыли все лицо, только вокруг глаз оставалось место, свободное от них. С его плеч небрежно свисали шкуры. За пояс была заткнута дубина, в руках - огромный кнут. Кони дружинников, признававшие только хозяев, стали ласкаться к великану, как шаловливые щенки.
- Это Велес, Жаринка, - сказал многоопытный Бранко, - иногда боги снисходят к людям.-
Велеса пригласили к костру. - О вас и ваших поисках земля слухом полнится,- гулко заговорил Велес.- Учудила же Лада найти счастливого человека. Нет, такого вы не найдете ни здесь, ни у Ящера, ни у нас, в вирии*. Жаринка, предлагаю тебе выбрать мужа среди владельцев стад и табунов, а я буду приумножать ваши стада. Твой муж и ты станете самыми богатыми людьми под этим небом. Зачем тебе этот умирающий наследник небольшого княжества, когда с помощью золотых гривен ты можешь владеть всем?- - Никто мне не нужен, кроме Мстислава и я найду счастливого человека, - твердо сказала девушка. Велес беззвучно исчез в лесных зарослях.
- Если сам бог скота и земледелия считает, что среди самых богатых найти счастливого невозможо, давайте поищем среди воинов, героев битв и сражений, - предложил Храбр.
Но и среди самых известных воителей, прославленных многочислеными победами, счастливого не было. Не смог помочь даже Перун, бог воинства. Дружинники с тревогой смотрели на похудевшее, осунувшее лицо Жаринки. Да и у самих было тревожно на сердце. Уже наступил листопад*, очень скоро над землей закружат белые хлопья, а счастливца пока не нашли. Светел стал искать среди жрецов и волхвов, представляющих на земной тверди небесных властителей - от Даждьбога, родоначальника русичей, до богини огня, грозной Табити. Но и волхвы всегда были чем - то недовольны. То им казалось, что их божеству приносится мало жертв, то оказывается мало почтения. Служитель Сварога, Алканаст, объяснил им, что чем больше людей почитает бога, тем этот бог сильнее. И богами богов сделали люди. Например, бог дружин Перун раньше был смелым и удачливым воином. Благодаря воинскому умению он стал настолько почитаем, что превратился в бога.
- Но Сварог- это Род, прародитеь всего живого и неживого, поэтому и я, его волхв, должен быть почитаем более других волхвов, служителей остальных богов, - гордо сказал Алканаст.
Леса сменялись холмами, болота - степями, но люди везде были одни и те же - несчастные и недовольные своей участью. Одним не хватало злата, другим - власти и славы, третьим - хлеба, скота или рабов. Все они были уверены в том, что вот - вот что- нибудь добавится в их хозяйстве и тогда они станут счастливы. Но когда то, что они желали, являлось им, они хотели еще и еще. Больше денег, коней, земли, дружин... Жаринка с ужасом отчетливо поняла, что нет в мире счастливого человека и никогда ей не спасти любимого. И когда Бранко, посеревший от горя и усталости, сказал, что скоро на землю упадут первые хлопья снега и надо успеть хотя бы попрощаться с княжичем, никто спорить не стал. Развернув коней, маленький отряд устремился домой. Всадники ехали молча. Каждый думал о том, что короли, ханы, князья - такие же зависимые от злого рока люди, как самый последний смерд - хлебопашец.
Вдруг кони взвились на дыбы - прямо перед ними стояла неизвестно откуда появившаяся девушка невиданной красоты.
- Я Леля, дочь богини Лады. Как вы уже убедились, моя мать просто подшутила над вами. Счастья нет нигде. Но если ты захочешь, Жаринка, я осуществлю твою мечту о красивом воине, который поет так, что в лесу замолкают птицы. Он молод и богат. Его слава гремит везде. Имя его будет известно в веках. Люди никогда не забудут легендарного певца и сказителя Бояна, а рядом с ним всегда будет звучать твое имя. Зачем тебе ехать в стольный град вятичей Дедославль и грустить на похоронах Мстислава? Если ты пожелаешь, сейчас здесь будет Боян и вы с ним будете вместе во все времена, даже после того, как истлеет ваш прах.-
Сказ о счастье. - Нет, Леля, - твердо сказала Жаринка, - что мне слава и богатство, когда у меня есть любовь?-
Чем ближе подъезжали к Дедославлю, тем больше погоняли коней. Небо заволокло свнцовыми тучами, шел холодный осенний дождь. Вечером, когда стало особенно холодно и на кустах появилась изморозь, решили ехать без остановок, дав часовой отдых измученным коням. Тропа между деревьями становилась все уже и уже и наконец совсем пропала. Вековые дубы шатались под яростным напором налетевшего вихря, в лесной чаще мерцали желтые глаза то ли леших, то ли волков. Кони испуганно всхрапывали и дрожали.
- Смотрите! - закричал Влад, - вон там вроде бы огонек.-
Бранко задумчиво прикусил седой ус - вдруг это мерцает болотный огонь, сто заводит заблудившихся путников в непроходимые топи, на съедение упырям*. Но желтых глаз глаз становилось все больше, еще немного - и кольцо вокруг усталых всадников замкнется. Тогда, будь то лешие или волки, конец един: в лучшем случае кости останутся. Бранко выхватил из ножен меч, стал с ожесточением прорубать в колючем подлеске тропинку, ведущую к таинственному огоньку.
На крошечной полянке, притулившись к огромным разлапистым елям, стояла избушка, сплетенная из веток и крытая вязанками из камыша. Сквозь окошко, затянутое бычьим пузырем, таинственно мерцал огонек.
- Эй, хозяева тут есть? - Влад, подкрепляя вопрос, несильно ударил в хлипкие двери обухом топора.
- Заходите, дверь открыта, я всегда рад путникам, только очень редко меня подоржный люд навещает, - раздался из избушки старческий голос.
Втиснувшись в небольшую комнатенку, путешественники увидели сидящего на лавке старика, одетого в старенький, весь залатанный зипун*. Старец приветливо улыбнулся вооруженным до зубов людям.
- Присаживайтесь, гости дорогие, по какой нужде путь держите, не ведаю. Но видно, дорога была дальняя. Отведайте хлебца, меда да водицы.-
Жаринка, не сдержавшись, спросила:" Дедушка, да как ты не боишься жить - то в такой глухомани один?".
- Живу я здесь давно, уж и позабыл, сколько лет. Здесь тихо и спокойно. Раньше я мог повелевать полмиром и с помощью оружия и чародейства завоевать вторую половину. Но однажды я понял, что мне это не нужно. Я был настолько могущественен, что мне стало все равно, что за одежда на мне. Я перестал нуждаться в том, чтобы все смотрели на меня и говорили:" Вот идет царь царей, самый сильный и богатый человек."Моя дружина могла шеломами вычерпать океан, а драгоценными каменьями дети моих челядин* играли, как игрушками. Но что делать с толпами слуг и великим множеством воев? Постоянно заботиться о них, следить, чтобы они не перерезали друг друга во время пиров и постоянно занимать их кровавыми походами? И я ушел в пустыники* много лет назад. Теперь я самый счастливый человек, мне ничего ни от кого не нужно. Ко мне обращаются за помощью люди, звери, лешие. Меня никто не боится, а это большое счастье. Страх возрождает в человеке зверя, а хуже зверя только человек, когда он зверь. Я убил своего зверя в себе и теперь я - самый счастливый на свете.-
Бранко в волнении схватился за меч.
- Дед,- грозно рявкнул Храбр, - отдай нам рубаху, если ты действительно счастливый человек.
Старик в ответ развел полы зипуна - под ним было лишь чисто вымытое, крепкое для таких преклонных лет тело.
- У меня нет рубахи, давно сгнила, - кротко улыбнулся пустынник. - Да она мне и не нужна, мне не страшны стужа и зной.-
Жаринка не выдержала и горько разрыдалась
- Вот - вот пойдет снег, княжич умирает, мы объехали полсвета, сотни княжеств, королевств и воеводств, опросили всех королей и вельмож, купцов и волхвов - нашли счастливого человека в двух днях пути от дома. И у этого счастливца нет даже рубахи, чтобы надеть на Мстислава! - вне себя от злости и усталости заорал Тур, замахиваясь на деда секирой.
- Стойте! - пронзительно закричала Жаринка.- Что вы делаете?! Оставьте хоть одного счастливого на земле.-
Вскочившие, что - то взволнованно кричавшие дружинники пристыженно смолкли. Старец, не обращая внимания на невиданные в его одинокой лесной избушке страсти, что - то сосредоточенно искал. Наконец, засунув руку под сухой мох, заменявщий ему постель, он вытащил небольшую тряпицу и поспешно протянул ее Жаринки: " Вот, слава Сварогу, рукав от моей рубахи остался".
- А поможет? - встрял в разговор самый младший из воев, Светел. - Ведь нужна целая рубаха.-
- Человек может быть или счастлив, или несчастлив, третьего не дано, - рассудительно ответил старик.
Буря стихла, занялась заря. Маленький отряд мчался к граду, стремясь опередить светло - серые, тяжелые тучи, из которых вот - вот упадут на землю первые снежинки.
В княжеских хоромах было тихо. Мстислав, бледный и худой, лежал возле окна, прорубленного несколько месяцев назад с таким расчетом, чтобы он мог видеть городские ворота. Наследник князя не верил в предсказание Гостомысла. Он хотел только одного - в последний раз увидеть Жаринку и сказать, что лучше нее нет девушки на свете.
- Я стану самым счастливым, если хоть на минутку увижу Жаринку. Боги, сжальтесь надо мной. Лада, вечно юная и влюбленная, помоги нам! - взмолился Мстислав.
И в ту же минуту несколько всадников вихрем влетели в открытые ворота. Распахнулась дверь и в опочивальню вбежала Жаринка с тряпицей в руках, за ней - князь и дружинники.
- Это рукав от рубашки счастливого человека, - возбужденно, перебивая друг друга, рассказывали вои.
- Скорее, надевайте его на княжича!- взмолился князь. - Мой сын умирает.-
Рукав был мгновенно одет, колдовские чары рухнули и княжич, вскочив с постели, обнял любимую.
Обнявшись, Мстислав и Жаринка смотрели в окно - на землю тихо падал первый снег.... ГЛОССАРИЙ: Бают - говорят.
Брань - битва.
Варяги - так на Руси звали викингов.
Веси - поселения свободных людей, не принадлежавших князю.
Ведуны - от слова "ведать", искать знания, древнерусские . прототипы ученых.
Вирий - обитель древнеславянских богов, куда после смерти . могли попасть лучшие воины.
Воев - воинов.
Здравицы - пожелания, поздравления.
Зипун - домотканный теплый верхний кафтан.
Ключница - домоправительница, хозяйка - экономка.
Конунг -вождь племени, высший представитель родовой знати, . военный предводитель у древних скандинавов.
Кощунники - поэты и певцы, хранители и рассказчики былин и . легенд.
Кресень - июнь.
Купала - 24 июня, праздник солнца (огня) и воды.
Лада - богиня весны, покровительница брака и любви.
Листопад - октябрь.
Макоша - древняя богиня Земли ( "Мать - сыра - земля") и . плодородия Немочь - болезнь.
Один - в скандинавской мифологии верховный бог.
Перун - бог грозы и молний, покровитель воинов.
Под дых - солнечное сплетение Поляница - женщина - воин, древнерусская амазонка.
Пустынник - отшельник.
Ромейского - от слова "ромеи" - так иногда на Руси называли . византийцев.
Секира - боевой топор.
Смерды - крестьяне - общинники в Древней Руси.
Упырь - древнерусский синоним вампира Царьград- так на Руси называли Константинополь, столицу . Византии.
Челядь - слуги при доме.
Ящер - владыка подземного царства, куда, по верованиям . древних славян, попадали мертвые.
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Среда, 16.03.2011, 12:43 | Сообщение # 13 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| Козачко Дима (8лет). Украина. Стольный град 
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Среда, 16.03.2011, 12:45 | Сообщение # 14 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| Козачко Юлия (10 лет). Украина. Княжна  Полудница  
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Пятница, 18.03.2011, 18:10 | Сообщение # 15 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
|
Зловед Святослав Храбрый Твой Дух призываю сквозь пепел веков… Ширь хладных просторов зажёг оком вран,
И встал на дыбы в сердце памяти конь,
С ним в отблесках бармиц мой воинский клан,
Как трискель волков, кружит смерч посолонь. В ночи я зову, император войны,
Тебя, будто встарь, глас набатом взревёт,
Былинное войско курганы-холмы
Хранят, то, что знало на вкус кровь и мёд. Ты в верности клялся на рдяной заре,
Куя знаки чести, отваги и славы,
На южные сабли в кольчужной броне,
На Вы супротив шли слёз Жели и Карны. Взмывая ввысь кречетом, долг свой исполнить
Ступали и помнили доблесть отцов,
Тебе, князь, шлёт Север изломами молний
Свет русской ярги, турью ярь храбрецов. Твой дух – то летящий со штормом драккар,
Зарницею в длани блеснул каролинг,
В глазах отразив леденящий Утгард,
Где воли варяжской триумф славит тинг. Наследник князей непокорной Руси,
Орлиной Гардарики царь – басилевс,
Пусть саги узор твою стать воскресит,
И душ новых воев коснётся твой перст. Средь навьих урочищ сверкнёт Чёрный Хорс,
Да гроз колесницей взъярится мой край,
Я помню, что бог твой – не мёртвый Христос…
Перун – меченосец вновь крикнет: «Дерзай!» Победы мистический свет не забыт,
Врезается в очи он рунным клинком,
Не спас каганат кровью поенный щит,
Когда осенил Итиль ворон крылом. Я слышу во сне, слышу и наяву
Хвалебную песнь, что сложил тебе скальд
Славянской земли, переливами струн
Звенящих боян даль разит, словно сталь. Пылай огнём воли, Руси славный князь,
Варяжских дружин боевые ладьи
Веди в чрево битвы, над сильным смеясь,
Сквозь пепел веков ты их мощь пронеси. Твой путь озарён стягом солнца златым,
Где фибулы-звёзды парящих богинь
Встречают взгляд тех, кто идёт молодым
За землю родную, жён – вил – берегинь. Где бестий Сварога поит сталь луга,
Где предков твоих воин-бог Свентовит
Безудержным плясом наносит удар
По ратям, круша их, как молот гранит. По ратям змеиным, вражиным рядам,
По племени, что словом проклял ведун,
Где в сече главу положивших к богам
Магура несёт, песнью чтит Гамаюн. Быть может, испил кровь-вино печенег
Из черепа-братины сына легенды,
Но не замедляют решительный бег
Кони Даждьбога, сиянья Победы. Сольётся твой дух с жаром русских сынов,
Из ножен плетёных меч витязь достанет,
Их мысли – огнище, они – твоя кровь,
Как сокол Руяна, пусть стяг их воспрянет. Мой князь – полубог, силы Сварги пример,
Я пью за тебя хмель суровых ветров,
Архангел Свободы, бунтарь – Люцифер,
Секирою бурь снёсший цепи оков. Бессмертен триумф, так седлай скакуна,
Потомки поют снова гимны булата,
Кудесник и волк, твоя треба – война,
Что кровью багрянит над Русью закаты. Как викинг, поправший златой Миклагард,
Вандал, вьюгой мчащий лишь в первых рядах
К драконам империй, в пожарищ разгар
Стрибожьим сыном – рыцарь-князь Святослав.
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Пятница, 18.03.2011, 18:11 | Сообщение # 16 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| Ingolf По заслугам Веру выбрать каждый может.
Боги все – одна семья.
Только в жизни нам поможет
Вера каждому – своя… Жили как-то два соседа
В отдаленные века.
Не мальчишки, и не деды,
Два обычных мужика. Первый чтил себе Сварога,
Духов, предков почитал.
Про «Единственного» Бога
И не ведал, и не знал. Утром с солнышком вставая,
Принимаясь за дела,
Пел себе, забот не зная,
Не пуская в душу зла. А второй узнал от греков,
Побывавших в том краю:
Бог – один у человеков.
Он живет себе в Раю. Люди все – его лишь слуги,
Он же – грозен и силен.
Лишь за многие заслуги
В Рай к себе пускает он. Нужно плоть смирять всечасно,
Подавить в себе всю страсть,
Коль не хочешь в Ад ужасный
После смерти ты попасть. Греков наш герой послушал,
Дикий страх его объял.
Приволок он в церковь душу
И крещение принял. Начитался книг премудрых,
Ел лишь хлеб да воду пил.
Дев чурался златокудрых,
Как отшельник в доме жил. И с утра и до обеда,
Кланяясь, что было сил,
За «беспутного» соседа
Он молитвы возносил. Смерть людей как траву косит,
Не минуя никого.
Вот язычника выносят,
Вот в курган кладут его. Вот отшельника святого
Закопали под крестом.
Два соседа вместе снова,
Всяк обрел свой вечный дом… Но язычник яства кушал,
Сидя с Богом за столом,
А святой их речи слушал,
Да следил за их котлом. «Боже правый! – наш святоша
Громогласно возопил, -
Да за что ж мне эта ноша?
Жизнь я праведно прожил! Путь греховный мне неведом,
Я смирял бичами плоть,
Отчего ж с моим соседом
Ты беседуешь, Господь?!» И ответил Бог суровый
(Яхве, Один или Род,
Может «старый», может «новый»,
Всяк по-своему зовет): «Слушай, что теперь ты плачешь,
Жалуясь на свой удел?
Будет так, а не иначе –
Ты же сам того хотел! Тот язычник, хоть ты тресни,
В душу зло не принимал.
Он себя в веселых песнях
«Божьим внуком» называл. Ты ж в любой своей молитве
Называл себя «рабом».
Лучше юным сгинуть в битве,
Чем сто лет прожить скотом! Коль овес посеял в поле
Не пожнешь на поле ржи.
Путь свой выбрать каждый волен,
Так что, раб, иди, служи!» Последний поход Я остался один, все другие – убиты…
У чужих берегов погибали друзья.
Мы – норманны, в неравной борьбе перебиты
Сильной русской дружиной… Остался лишь я… Мы приплыли сюда как всегда, для захвата
Ценных русских мехов, лошадей и людей.
Город Новгород нам показался богатым,
Только в нем мы своих не собрали костей. Самый лучший драккар взяли мы для похода,
Двести викингов сильных, а кормчим был я.
Нашим конунгом избран старейшина рода,
И украсил дракон черный нос корабля. Был нам знак – с неба камень, как вышли из фьорда.
Трое наших погибли, заснули навек.
Мы роптали, наш конунг кричал: «Идиоты!
Ну, подумаешь, ценность, - погиб человек! Пусть их трое, пусть десять, но нашей победы
Не должны омрачать эти мелочи, нет!
Лучше в Хольмгарде русском пограбить монеты,
Чем гадать о судьбе по движенью планет! Наш поход не последний, погибнет нас много,
Если думать о каждом – погибнет поход!
Вы же – трусы, и верите в знаки от бога…»
Мы затихли. Драккар продвигался вперед. Мы дошли, но причалить уже не успели.
Нас здесь ждали. Стрелою корабль подожгли,
Наше днище зашло на песчаные мели…
Много наших людей свою смерть здесь нашли. Мы рубили мечами направо, налево,
Но славяне нас смяли в неравном бою.
Мы бежали, спасаясь от страшного гнева
Новгородцев, что дрались за землю свою. Мы метнулись к драккару, но путь был отрезан,
И в реке наш сожженный корабль затонул.
Старый конунг в бою новгородцем зарезан,
Вечным сном вдалеке от фиордов уснул. Нас рубили как кур, словно леммингов жали,
Среди них был один – словно бешеный пес.
И удары меча его всех поражали,
Но ему я смертельную рану нанес. Но и сам в то же время удар пропускаю,
И на землю валюсь… И подняться не смог.
И валяюсь, и кровью своей истекаю,
И зовет меня Один – великий наш бог. Я один. Я разбит, уничтожен, раздавлен.
Я на смерть обречен, не прожить мне ни дня.
Старый конунг погиб, юный скальд обезглавлен,
И в Вальхалле готова скамья для меня. Осада Ночью спит Константинополь
И не ведает того,
Что дружина гордых руссов
Подошла к стенам его. Спит спокойно римский Кесарь,
Войско спит и стража спит,
А под градом осажденным
Войско русское стоит. Заряжают самострелы
И булыжники несут,
А по каменным по стенам
Кверху воины ползут. Часовые лишь не дремлют,
Виден дым от их костров,
Но не видят часовые
Войска северных бойцов. Увидали. Не успели
И сигнал тревоги дать:
Быстро лучники сумели
Их со стен могучих снять. Воин севера ворота
Городские отворил
И судьбу большого града
За минуту предрешил…
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Пятница, 24.06.2011, 19:00 | Сообщение # 17 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| Квасков Владимир Михайлович. Дзед
Случайно услышал историю о священном минском камне, который в народе назывался Старец. Эта легенда вдохновила меня и породила интересные образы, и я решил написать повесть о выдуманном персонаже, родившемся в этих местах, жившим и действующим во времена князя Святослава.
Благодарю А.Г.Кузьмина и Л.Р. Прозорова за научные знания, пищу для ума и источник вдохновения.
Потчевание незваных гостей.
Абъёрн был в ярости. Его отряд ещё не добрался до манящих богатством славянских земель, а уже нёс потери. Он был готов разрубить чёртового проводника.
- Отвечай, жемайт. Куда подевался Лейк?! Он не был дураком, чтобы, по твоему утверждению, самому войти в воду и утопиться!
- Я не сказал, что он вошёл туда сам. Его утащили русалки. - Зеленые глаза Юодгальвиса излучали полное спокойствие.- Да-да, Абъёрн. Разве ты не слышал, что на чужой земле правят чужие Боги и духи? Тем более, о русалках говорят и в твоей земле. Правда, у норманнов они морские и не такие красивые, чтобы из-за них парни сами прыгали в воду.
- Проклятие! О чём мне ещё следует знать, пока очередной мой воин не пал жертвой кривичской нечисти?
- Усиль ночную стражу. А то вдруг кого сожрут кикиморы.
Абъёрн и так выставлял ночью отряды по 4 человека. Воин уже начинал задумываться, а не плюнуть ли? Напасть на деревушки земляков жемайта. Но ярл чувствовал запах грядущей схватки, и это чувство вызывало прилив адреналина даже в бороду и волосы, которые из золотых, становились перед битвой кроваво-красными, а холодные глаза приобретали стальной оттенок, в предвкушении битвы. Кончатся эти леса, болота, жалкие деревушки балтов, обутых в деревянные клумпесы. И воды Свислочи приведут Абъёрна к Менску. Радости битвы, славе и богатству. Жаль, что Лейк не дожил до этого триумфа. Ярл знал не понаслышке, что вендели не простые противники. Это вам подтвердит любой викинг, показав шрамы. И в войне с ними важен каждый воин. Но что делать, когда на стороне врага даже лесные духи? Ярл подбросил в костёр хвороста, и пламя центрального костра в лагере на берегу реки как будто отодвинуло границы тьмы от людей. Правда, легче на душе у воинов не стало. Совы, колдовские птицы, следили за ними из леса во множестве. И переговаривались в ночи, рассуждая о судьбе людей.
Абъёрн примерялся, в каком часу подойдёт к Менску. Судя по рассказам жемайта, селение кривичей они застанут врасплох утром, если двинутся через 2 часа. Горе венделям, коли они не выставляют стражу также усердно.
Самый тёмный час перед зарей. Венды называют его темнозорью. Время самого мрачного колдовства. Время злых сил. Звуку боевого рога по всему лесу ответили глухим уханьем сычи и филины.
К кострам из тьмы приближалась стена больших щитов, ощетинившаяся копьями. Воины из тьмы шли ровно, молча. Они собирались скинуть налётчиков в реку. С деревьев забили из луков балты. Багги, Бели и Берси безрассудно кинулись на строй кривичей с секирами наперевес. Храбрецы отправились в чертоги Высокого, дав братьям время на манёвр.
- К лодкам! Пока вендели нас туда не посадили остриями!
Абъёрн метнул сулицу, сбив с дерева очень уже меткого жемайта, и возглавил норманнское отступление. Поняв, что река не пугает норманнов, а даёт им шанс убежать, кривичи рассыпали строй и побежали. Периодически, Абъёрн тормозил, ждал самых быстроногих венделей и насыщал голодную сталь Бъёрнбранда. Стрелы не причиняли ему вреда, одинокие вендели с большими щитами и копьями были неважными поединщиками. Медвежий рёв и львиная грива внушали ужас ополченцам. Но лежал расстрелянный Валдис, Угг бился в агонии, проткнутый к дереву копьём, жемайты обезглавили проводника Юодгальвиса…
Призыв трубы прозвучал прямо перед носом норманнов. Ополченцы остановились и снова начали собирать непробиваемую стену, по флангам обнажили топоры балты. Со стороны подожженных лодок неслись несколько всадников. Они истребили авангард отступающих, а в спину норманнам уже снова шла колючая стена. Возглавлял атаку местный боярин. В отсвете горящих лодок он выглядел как бог войны: на белом коне, в кольчуге, на щите изображение Солнца, длинные усы и тяжёлый меч, которым богатырь крушил черепа врагов.
На Абъёрна налетел совсем юный мальчишка. Викинг убил ударом меча лошадь. Безбородый хлопец, хоть был и в кольчуге, ловко перекувыркнулся и встал. Он издал крик подростковым ломающимся голосом. Абъёрн без труда парировал его атаки, но никак не мог нанести свой удар.
- Аррррх!- Мальчишка упал на землю. Меч улетел в кусты. Ярл прорычал ещё яростней и поднял Бъёрнбранд в добивающем ударе…
Он и не знал, что хлопец нащупал в траве охотничью рогатину (которая была приторочена к седлу лошади), и когда враг заносил меч, неожиданно сделал выпад вперёд. В соответствии со своим «медвежьим» именем, Абъёрн насадился на рогатину.
- Ну что, хотел увидеть наши земли? Вот они. Вот он Дзед камень. А там Менск уже. Только тебе это уже без надобности. - Сказал юный Ратмир отрубленной волосатой голове. Абъёрн очень бы разозлился, узнав, что для мальчишки он был первым в жизни противником.
Волхв Сновид принял из руки юноши страшный трофей и поставил его перед алтарём. Священный Дзед. Кусок гранита, над которым развесился старый дуб.
- Деды, благословите подвиги внуков ваших! - Сновид расставлял вокруг камня «Норманнский частокол». В возведении этого жуткого забора были задействованы не все вороги. Кто-то успел убежать в болота. Пожираемые кикиморами заживо, они пугали ночных хищников своими криками.
- Вот что я скажу, вои. Быть нашему Ратмиру воином великим. Боги говорят, скоро такие понадобятся. Надо его отправить к юному княжичу Святославу, что сейчас в Новгороде.
Новгород
Новгород запомнился Ратмиру навсегда. Гигантский город. Красивые богатые дома. Приятно улыбающиеся купцы, которые на ладьях с расписными парусами бывали в разных странах. Запомнился морскими битвами с норвегами и свеями. Путешествием на остров Руян, в Аркону.
Да, родные земли и Дзед-камень манили домой. И, бывало, Ратмир взгрустнёт об оставленном доме. Но он нисколько не жалел об этом времени и ни за что бы не променял его на вечное сидение в пусть и милом доме. Ведь самое главное, чем запомнилось это юное озорное время - княжич. Одногодка, может старше, может младше. С намечающимися усами, светлым чубом, серьгой в ухе. Такой же мальчишка, как и его дружина - собранные со всей Руси дети бояр. Может только чуть-чуть опрятней и серьёзней. Этот мальчишка навсегда изменил жизнь Ратмира.
- Чуете, други мои, ветр пьянящий, что напутствует и ярит? Нет, это не ветер с Варяжского моря. Это вы! Молодость Руси. Я верю, когда-нибудь в этих рядах будут стоять не только поляне, словене, кривичи, древляне, но и дети боярские северян и вятичей. Мы будем жертвовать всё для волхвов в Арконе, пока белый конь Свентовита не даст нам хороший знак. И тогда мы выбьём из лап кагана наши южные земли. Русь снова насытится хлебом с плодородных степей. Мой отец подчинил в своё время печенегов. Сейчас степные псы собраны под сильной рукой козар. Но ничего, мы напомним, кто хозяин на этих рубежах!
Дружина заревела ломающимися подростковыми голосами. За спиной Святослава, улыбаясь, закручивал седой ус учитель князя Асмунд.
- Вот твои други, княже. Веди же их. Ни на кого ты не сможешь опереться в Киеве. Обопрись на другов, и тебе этого хватит. Северяне и вятичи молят богов об избавлении от козар. И я знаю, знак будет нам благой с острова Руяна.
Видения о победе
- Дедушка Свонид. Скажи, видишь ли соколика моего? Не спокойно в груди моей.
- Позор мне, Светлана. Ворожила любимого под моим присмотром, а увидеть в воде не можешь. Помогу горю твоему. Взял он мешочек земли родной, увижу его. Молился я ночью Дзеду-камню над которым вы справите свадьбу скоро. Пил отвары на нашей речной воде, что и вы будете пить из кубка. Будешь ты в шелках и шубах, в жемчуге, обутая в лучшие красные сапоги. Вижу, вижу соколика твоего! Ратмирушка наш. В шеломе, кольчуге сверкающей, несётся он на Бурке. В руках стяг - священный Сварожич. А впереди сам князь Святослав с братом своим Глебом. Врезается дружина в полки козарские. А по крылам поддерживают русов печенеги. Не ожидали козары, что из лесов обрушится на них конная лавина!
Хорошо заговорила Ратмира. Хвалю, Свет. Ни стрела его не коснётся, ни копьё, ни меч. Врезался он в полки басурманские. То наёмники и данники Кощерища из горных краёв. В бараньих шкурах, мохнатых шапках, с кинжалами и кистенями, пытаются вырвать из рук богатыря знамя. А он сразил уже трёх богатырей горских, и целёхонек! Перун, храни соколика земли Менской! Восславит он тебя вражьими главами на копьях. Отрастил Ратмир себе усы русые, окрасил их кровью нелюдей. Смеётся, с улыбкой кидается на басурман.
Исторгает земля поганая, земля жидовская полки за полками. Все чернявые, чумазые, дикого вида... То многие племена, сотни языков. Охраняют злато Кощеево. Заливают землю козарскую кровью. Рудой человечей, и рудою змеиной. Мчатся на соколов уже стальные рати. Ведёт их каган. На щите его волчица в шестиконечной звезде. И ведёт такую стаю волков степных за собой. Но кончаются головы у чудища. Бегут, бегут, Светлана! Под княжеским напором. Переламывают войско, перепахивают вражью землю их трупами. Солнце поджаривает извивающихся на земле змеёнышей, Хорс помогает!
Отрубил княже голову кагану! Вломились дружинники в белый город на берегу Волги. Заполыхали базары, где торговали славянами! Сгорают с козарами ромейские купцы. Так сильно заполыхали, что Дзед аж нагрелся. Не серчай, Светлана, вредно в моём возрасте Видеть.
Конец
- Не ожидал я… эх! - слова давались волхву тяжело и выходили с уст вместе с кровавой пеной. - Проживу я свой век, и, возможно, полтора. И умру от стрел. Хеххехе, ох... Тяжко мне. Ратмир, держи крепче, хочу видеть. Насытится земным светом, прежде чем небесный увижу.
Сновид с торчащими из спины стрелами опирался на уже немолодого мужчину, иссеченного шрамами, с седыми усами и чубом, серебряной серьгой в ухе.
- Спрашивали меня люди. Когда я конец обрету. Когда ты, Ратмир, был маленьким, я уже стариком считался глубоким. А теперь и ты весь седой, жизнью потрёпанный поболее меня даже. А где те, вопрошающие о моём конце? Да вот, расстрелянные рядом лежат. Облокоти меня на Дзеда. Не излечит он меня, оставили нас Боги, да и никто не излечит таких ран. Хоть легче будет расставаться. Спокойней, что отпускает он меня. Не сердится. Прости меня, Ратмир. Что не носила Света ни шелков, ни жемчугов, ни сапог красных.
- За что мне обижаться, Сновид? Если бы не твоё учение, не заговорила бы меня Света от смерти.
- Какой я Сновид после этого? Не увидел во снах конца своего. Не распознал. Может, погибло бы народу меньше, если бы перестали сюда ходить.
- Князю не нужен Дзед. Ему нужен Менск, чтобы злато и серебро брать.
- Воин ты хороший, Ратмир. Да не понимаешь. Какое тут злато и серебро? Сам же видел города козарские. Не сравнить. Но пока стоит Дзед камень и этот дуб, не будет вольный люд ничего князю платить.
- Значит, я постою рядом. Мой век тоже отмерен, ибо должен был я без ворожбы помереть. Там, за порогами. Когда умер князь, должны и дружинники пасть вмести с ним. А я полз. Полз вдоль Днепра и не видел ни души. Жёг меня не Хорс беспощадно. Злая сила степная, что стерегут бабы каменные. Но я знал по мешочку родной земли, куда идти. Иссеченный, исстрелянный, высушенный, калекой я вернулся в родной дом. И исцелился здесь. Самое страшное позади. Да и смерть не страшна, сам же учил. А мечом помахать мне милое дело.
Ратмир поднял мечом чёрные косы, чтобы рассмотреть лицо врага. Хазарин… Добрались до родного дома. Уже в виде карательных отрядов наёмников. А тот охотник за златом, полная противоположность козарину - светловолосый, синеглазый. Ещё дышал, несмотря на торчащие осколки рёбер.
- Какого ты роду племени?
- Рев, сын Раудбъёрна, внук Абъёрна.
- Когда мне было столько же лет сколько тебе сейчас, я убил твоего деда. Которому было столько же лет, сколько сейчас мне. Покойся с миром, Рев.
Ратмир отрубил юноше голову, и водрузил на копьё. Старый волхв, несмотря на смертельную рану, взял это подношение и посвятил Богам.
- Последнее служение. Ох, тяжко. Я слышу, как зовёт Свислочь. Через речную воду попаду я к прадедам - прабабкам.
Ратмир бережно взял волхва, последнего связующего с далеким детством. В реку он опустил уже мёртвое тело с безмятежной улыбкой и сверкающими глазами. Волхв тут же скрылся под водой.
Всё это время на воина смотрели десятки глаз и стрел. Но Ратмир чувствовал страх врагов, поэтому делал все обряды, не обращая внимания. Отрубал головы, водружал вокруг Дзеда.
- Да расстреляйте вы его уже!
- Не спеши, Гавр. Слышал я о нём. Чудин рассказывал. Он вой самого Святослава. Его ныне покойная девка заговорила. От стрел. Расстреливали его печенеги. А он домой вернулся. Только в рукопашную можно одолеть. Но я не пойду.
- И что мы будем делать, Горан. Пока княжие люди грабят Менск, мы сидим в кустах и боимся одного старика!
- Вот иди с ним и дерись! Видел, как он всех норвегов и козар порубал? Тоже хочешь кол украшать?
- Значит, мы уходим. Он стар. Есть ему нечего. Ослабнет, переборем его.
Со стороны капища послышался голос, наполненный громом.
- Значит, я буду стоять! - Никто в этот момент не дал бы Ратмиру его возраста. Он был вне времени. Он не умер вместе с князем. Из-за колдовства. Почти посол навьего мира. Живой мертвец вне людского стада, с крепко сжимающей меч рукой.
- Я буду стоять. Зовите своего князя.
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Пятница, 24.06.2011, 19:01 | Сообщение # 18 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
|
Валерий Темнухин
ПРОБЛЕМА СТИХОТВОРНОГО ПЕРЕЛОЖЕНИЯ И СОВРЕМЕННОГО ИЗДАНИЯ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»»
Признанный шедевр древнерусской литературы «Слово о полку Игореве» знает немало переводов и переложений на современный русский язык. Если говорить о стихотворных переводах, охватывающих весь его текст, то следует непременно упомянуть о произведениях, созданных в XIX веке Василием Жуковским и Аполлоном Майковым, а в XX веке – Константином Бальмонтом, Сергеем Шервинским, Николаем Заболоцким, Семёном Ботвинником, Игорем Шкляревским, по праву считающихся лучшими в русской поэзии [1]. Возможно, к ним следует отнести и опубликованный совсем недавно, уже в XXI веке, «переклад» «Слова…», выполненный Евгением Евтушенко.
Немалые художественные достоинства этих произведений широко освещены в многочисленной литературе, посвящённой «Слову…» [1].
Однако, как мне кажется, проблема переложения древнерусского текста всё ещё весьма далека от своего окончательного решения. Ведь время не стоит на месте, меняется русский язык, и то, что было доступным для понимания читателю, например, XIX века вызывает затруднение у читателя XXI века.
Наиболее значительным, на мой взгляд, недостатком переложений «Слова…» является то, что при работе с текстом-оригиналом автор-переводчик старается в той или иной степени сохранить нетронутыми древнерусские слова и выражения. Объясняется это, надо полагать, заботой о сохранении красот языка Древней Руси, бережным к нему отношением и т.д., или надеждой на умение читателя домысливать недостающее. Но получается, что читателю предлагается не перевод как таковой, а довольно пёстрая смесь, комбинация из современного русского и древнерусского языков. При этом смысловое значение такого «перевода», как правило, противоречит и оригиналу, а, порою, и самой логике. Если же добавить к этому утрату сегодняшними читателями всей глубины эмоционального восприятия описываемых в «Слове…» событий, естественную неполноту нынешних представлений об особенностях военно-политической, этнографической и т.д. ситуации того времени, то имеющиеся переводы никак нельзя признать исчерпывающими.
Кроме того, каждый из переводчиков «Слова…» на современный ему русский язык следует тому или иному литературному направлению или течению, порою недостаточно строго соотнося эстетические требования этих направлений и течений с художественным замыслом древнерусского Автора, что вносит дополнительные искажения в трактовку текста-оригинала.
Так, в одном из первых наиболее известных переводов «Слова…», произведении Василия Жуковского, уже широко использован приём смешения современного ему литературного русского и древнерусского языков. Между тем, это переложение стало своего рода «классическим», эталонным для последующих переводов «Слова…», а задействованные при его создании художественные приёмы до известной степени превратились в некий образец для авторов, создававших переводы «Слова…» в более позднее время. Представляется, в частности, что продолжением «классической» традиции переводов «Слова…», так или иначе, стали произведения поэтов XX века Константина Бальмонта, Семёна Ботвинника, Игоря Шкляревского и множества других авторов.
В несколько иной, фольклорной, традиции выполнил переложение «Слова…» во второй половине XIX века Аполлон Майков, приблизив, как можно видеть, своё произведение к былине. Но такой подход явно противоречит замыслу древнерусского Автора, ведущего повествование отнюдь не в былинном стиле, но так, чтобы как можно ярче подчеркнуть историческую достоверность и эмоциональную правдивость описываемых им событий.
Сергей Шервинский с большой оригинальностью попытался передать в своём произведении прежде всего ритмику Игоревой песни, смысл же её, как видится, оставлен на уровне продолжателей «классической» традиции переводов и переложений «Слова…».
Переложение Николая Заболоцкого выделяется художественной выразительностью языка, приближенного к современной поэтической речи, но нельзя не отметить, что смысл текста переложения относительно смысла текста оригинала при этом довольно сильно исказился.
Весьма показателен сравнительный анализ любого отрывка из древнерусского произведения и соответствующих ему частей переведённых текстов. Например, древнерусский Автор (в реконструкции Д.С. Лихачёва [1, 2]) пишет:
«Боян же вещий,
если хотел кому песнь воспеть,
то растекался мыслию по древу,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками».
В переводе Василия Жуковского [1] этот отрывок выглядит так:
«Вещий Боян,
Если песнь кому сотворить хотел,
Растекался мыслию по древу,
Серым волком по земли,
Сизым орлом под облаками».
По сути дела, весь перевод свёлся к замене ряда слов во второй строке отрывка, остальной текст оставлен без изменений.
В переложении Аполлона Майкова [1, 2] этот же отрывок приобретает следующий вид:
«Песнь слагая, он, бывало, вещий,
Быстрой векшей по лесу носился,
Серым волком в чистом поле рыскал,
Что орёл ширял под облаками!»
Примерно то же видим и в переводе Сергея Шервинского [1] :
«Песнь задумав кому-либо,
Вещий Боян
Растекался по дереву мыслью,
Серым волком он, вещий,
Скакал по земле,
Реял сизым орлом в поднебесье».
В переложении Николая Заболоцкого [1, 2] читаем:
«Тот Боян, исполнен дивных сил,
Приступая к вещему напеву,
Серым волком по полю кружил,
Как орёл под облаком парил,
Растекался мыслию по древу».
Как мне кажется, становятся очевидными, как минимум, два недостатка, общие для произведений Аполлона Майкова, Сергея Шервинского и Николая Заболоцкого. Это, с одной стороны, максимально возможное сохранение нетронутыми древнерусских слов и выражений, кочующих из текста в текст разных авторов, а с другой – искажение смысла текста-оригинала. Ведь в рассматриваемом отрывке древнерусский Автор стремился показать своё восхищение поэтической мощью певца Бояна, а в переводах Боян выглядит неким полоумным существом, которому нужно скакать как зверю, прежде чем он будет в состоянии приступить к исполнению песни. Такой певец вызывает не восхищение, а, по меньшей мере, недоумение. Налицо грубейшее искажение замысла древнерусского Автора. Надо полагать, в мыслях своих, виртуально, но никак не реально, не как физическое тело, скачет Боян серым волком по земле и орлом парит под облаками, причём делает это в высшей степени искусно и правдоподобно. Между тем, в рассмотренных переводах и переложениях указанный контекст полностью утрачен. Характерно, что эпитет «вещий» никак не переведён, хотя является явным архаизмом и несёт, вместе с тем, значительную смысловую нагрузку. То же можно сказать и о фразе «растекался мыслию по древу». К тому же, как известно, в современном языке эта фраза, став идиомой, толкуется в отрицательном смысле. Ею принято «награждать» болтунов, но никак не выдающихся, подлинных мастеров художественного слова, а это опять-таки прямо противоречит смысловому содержанию древнерусского текста.
Рассмотренный пример вовсе не единичен. Такие же противоречия наблюдаются при анализе и других фрагментов переводов и переложений «Слова…». Если двигаться по их текстам, следуя параллельно тексту древнерусского произведения, от его зачина до заключительной славы, то таких неточностей и ошибок приходится видеть в таком количестве, что впору посвятить этому явлению специальное исследование. Но уже сейчас, по моему мнению, можно сформулировать главные требования, которым должен удовлетворять добротный перевод «Слова о полку Игореве» на современный читателю XXI века русский литературный язык. Они, в основном, включают в себя:
– максимально строгое следование сюжету и, по возможности, ритмике древнерусского произведения;
– насыщение перевода современными литературными словами и выражениями, отсутствующими в тексте оригинала, но наиболее точно отражающими поэтическую мысль древнерусского Автора в каждом конкретном случае;
– максимально возможное изъятие из переведённого текста древнерусских слов и выражений, этнографических и географических наименований, смысл которых на момент создания каждого нового произведения утрачен или неясен, вызывает споры.
Однако это вовсе не означает движения в сторону выхолащивания смысла древнего текста при его переводе и примитивного, схематического, грубого его истолкования. Речь идёт лишь о приближении древнего произведения к современному читателю без намёков на поэтическую заумность или обособляющее наукообразие, которые, на мой взгляд, никак не способствуют скорейшему решению поставленной проблемы.
Между тем, помимо проблемы собственно современного перевода древнерусского текста существуют ещё и трудности с составлением изданий, посвящённых «Слову о полку Игореве», особенно тех из них, которые рассчитаны на широкую читательскую аудиторию, включая студентов и школьников. Например, стремясь сделать «Слово…» более доступным для понимания, в издание помещают не только реконструкцию древнерусского текста, его наиболее известные переводы и переложения на современный язык, но и многочисленные комментарии и примечания к ним, а также пространные приложения [2]. Но, как ни парадоксально, обширные и выверенные с научной точки зрения комментарии и приложения к основному тексту вовсе не способствуют его лучшему пониманию, а, наоборот, вызывают затруднения. Ведь для того, чтобы уяснить смысл того или иного отрывка основного текста, приходится одновременно читать и сам этот текст, и все комментарии, и прочие пояснения к нему. Таким образом, вместо одного текста предлагается освоить сразу четыре – пять, да ещё размещённых не параллельно, а в разных частях издания! Даже для подготовленного читателя это непросто, а для большей части студентов, и, тем более, школьников, весьма затруднительно. Вот почему добавляется ещё одно, на мой взгляд, чрезвычайно важное, требование к новым переводам и переложениям «Слова…»: их текст должен быть в максимальной степени доступным для понимания при минимуме дополнительных комментариев.
Но есть и ещё более важное обстоятельство. Переводчики, более следуя установленным в нынешней русской литературе традициям, нежели замыслу древнерусского Автора, удаляются от главной идеи « Слова…» – идеи преодоления внутренних распрей, раздоров, пустой похвальбы, политической недальновидности во имя единения всех русских людей и дружественных им других племён и народов для защиты Русской земли от внешнего врага, – лишь формально провозглашая, но почти не развивая её.
К изложенному остаётся добавить, что за последние 10-15 лет практически не выходило литературно-художественных изданий, посвящённых «Слову о полку Игореве», которые могли бы соперничать по широте и глубине подачи самой новейшей информации о нём с изданиями, выпущенными в 60-80 годах XX века. В то же время, общественно-политическая и морально-нравственная обстановка в сегодняшней России как нельзя более созвучна тем основным вопросам, которые поднимал древнерусский Автор «Слова…». Общество, раздираемое противоречиями, остро нуждается в единстве, а государство и власть – в укреплении и нравственном очищении. Ясно, что всё это делает новое издание «Слова о полку Игореве» чрезвычайно востребованным, прежде всего в глазах широкой общественности, и не только российской, но и всех людей, читающих по-русски. Как можно видеть из рекомендательного письма [3], такое мнение отчасти разделяется и некоторыми представителями нынешней российской власти.
Попыткой решения перечисленных задач можно считать предлагаемую вниманию читателя поэму «Каяла». Скорее всего, её стоит воспринимать как своего рода продолжение той поэтической традиции переложений «Слова...», начало которой положил Н.Заболоцкий [1, 2] и которая, как он определил, предполагает «свободное воспроизведение древнего памятника средствами современной поэтической речи», не претендуя «на научную точность строгого перевода».
Как отмечено в отзыве [4] на поэму «Каяла» издания 2006 года, она представляет собой попытку достаточно строгого следования «не только композиции, но и поэтике древнерусского литературного памятника»; попытку возможно более точной и логически последовательной передачи «общего смысла “Слова о полку Игореве” при отказе от пословного точного следования за его текстом».
При создании самого текста поэмы и примечаний к нему за основу были взяты тексты реконструкций, переводов и переложений, а также комментарии и приложения к ним из ряда прежних обзорных литературно-художественных изданий, посвящённых «Слову…» [1, 2].
Конечно, в ней нет и не может быть ни глубины и красоты звучания подлинного древнерусского языка, ни деталей междукняжеских отношений, равно как и других сторон жизни той эпохи.
Главная, по моему мнению, задача «Каялы» – обратить интерес читателя к «Слову о полку Игореве» не столько как к любопытной, занятной исторической и/или литературной древности, но, более всего, как актуальному для жизни современной России произведению, насущно необходимому каждому, кто независимо от социальных и прочих различий признаёт нашу страну своей Родиной.
Валерий Темнухин
Библиографический список.
1. Слово о полку Игореве : сб. / вступ. ст. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева ; реконструкция древнерус. текста и пер. Д. С. Лихачёва ; сост., подгот. текстов и примеч. Л. А. Дмитриева. – Л. : Сов. писатель, 1990. – 400 с. – (Библиотека поэта. Малая серия).
2. Слово о полку Игореве : сб. / вступ. ст. Д. С. Лихачёва ; реконструкция древнерус. текста и перевод Д. С. Лихачёва ; макет книги В. В. Пахомова. – М. : Дет. лит., 1972. – 221 с. – (Серия «Школьная библиотека»).
3. Российская Федерация. Федеральное Собрание. Секретариат Председателя Совета Федерации. Отзыв на рукопись поэмы «Каяла», автор – В. Темнухин : письмо Советника Председателя Совета Федерации Федер. Собр. Рос. Федерации Карпухина О. И. от 5.12.06 № 1-25/2039. – 2006. – 2 с.
4. Темнухин, В. Каяла : (вольный пересказ древнерусской повести «Слово о полку Игореве») / В. Темнухин. - Изд. 2-е, перераб. и доп. – Н. Новгород : Изд. Гладкова, 2006. – 78 с.
Отзыв : Бобров, А. Г. Отзыв на издание : удостоверено 19.10.2006 / А. Г. Бобров (д-р филолог. наук) ; Ин-т рус. лит., Отд. древнерус. лит. – СПб, 2006. – 4 с.
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Пятница, 24.06.2011, 19:02 | Сообщение # 19 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
| Владимир Орлов. Время героя.
Время героя.
Всё, что официальная историческая наука могла сделать, чтобы у нас сложилось самое невнятное и неудобоваримое представление о наших предках, она сделала. Она сделала всё и даже больше, чем всё. Несть числа примерам, когда благодаря представителям «третьей древнейшей профессии» мудрые правители оказались представлены кровавыми деспотами, а алчные садисты великими воинами.
Лёгкость, с которой «профессиональные историки» способны обгадить отдельную личность, распространяется иногда на целые народы или эпохи. Например, период со времени падения Римской империи и до установления в Европе в качестве доминирующей религии христианства, без обидняков назван Тёмными веками. И это не поэтическая сентенция, а научный термин, имеющий официальное хождение в научно-исторической среде.
А, ведь, если вдуматься, Тёмные века были временем легенд и преданий, временем былинных героев и эпических событий, временем короля Артура и Зигфрида Нибелунга, Алладина и Синдбада-морехода… И происходили в это время не только сюжеты эддических саг, но и вполне объективные процессы. Тёмные века были временем становления наций и временем возникновения империй. Нации ещё не были оформлены, империи были недолговечны, но это уже были проростки той картины Мира, которую мы видим сегодня.
Другим полем битвы, шедшей в это время, были души людские. Умирало язычество, торжествовало христианство. С обеих сторон лилась кровь; с обеих сторон были мученики, предпочетшие смерть отречению от своих убеждений. Исход этой битвы был в какой-то мере предопределён: приверженность – искренняя или декларируемая – новому вероисповеданию становилась не столько духовной потребностью, сколько идентификационным кодом принадлежности к христианскому суперэтносу. Это в свою очередь, как бы, давало пропуск в будущее, тогда как верность дедовским языческим богам означала неприкрытое неприятие нового мирового порядка и лишь подчёркивала чужеродность по отношению к нему. А по новым правилам всё чужеродное подлежало либо исправлению, либо искоренению.
И без труда можно назвать точную дату, когда кончилось время старых богов – 972 год. Под историей «тёмного мира» черта была подведена в тот самый момент, когда печенежская сабля сразила князя киевского Святослава Игоревича.
Можно, конечно, возразить, что Святослав отнюдь не был последним правителем-язычником – так-то оно так, но Святослав был последним правителем-язычником, способным существенно влиять на ход мировой истории. Ни один язычник после Святослава не крушил сверхдержав и не облагал данью империй; всё, что делали разноплеменные языческие вожди после марта 972 года представляло собой лишь бесплодные попытки продлить агонию. Личности, сопоставимой по масштабу со Святославом, языческий мир породить уже или не сумел, или не успел.
Интересным мне показалось разобраться, а был ли в тогдашней Европе хоть один правитель, которого можно было бы со Святославом сравнить. Да, и вообще каким было лицо Ойкумены в его времена, в каком мире пришлось жить последнему языческому правителю Руси? Мы, по большому счёту, про время Святослава знания имеем сколь поверхностные, столь и разрозненные. Ну, была Византия, была Хазария, были какие-то непонятные мадьяры и печенеги, были варяги без роду и племени… на этом, обычно, познания заканчиваются даже у узких специалистов по истории Х века и мало кто с лёгкостью назовёт имя современных Святославу, например, короля Ирландии или правителя Армении.
Разумеется, всех перечислять не будем. Чтобы тему не перегружать, по умолчанию оставим за бортом всякую мелкопоместную перхоть, чья юрисдикция распространялась на две-три деревни – рассмотрим только тех, кто владел крупными территориями, сопоставимыми по размерам с восточно-славянскими княжествами. А поскольку, вопреки устоявшимся с подачи «профессиональных историков» заблуждениям, мир тогда был не менее динамичен, чем сейчас, а правители менялись даже чаще, чем в нынешних республиках СНГ, то временнýю привязку сделаем к моменту полноценного вступления Святослава во власть и сокрушения им Хазарии, то есть к 964-965 годам. Плюс-минус пару лет, конечно, там, где повествование будет этого требовать.
Отсчёт начнём с крайнего запада Европы, с Атлантического побережья Пиренейского полуострова. Тут во времена Святослава ситуация радикально отличалась от нынешней. Испании и Португалии не существовало как таковых, а почти весь полуостров принадлежал арабам, основавшим здесь исламское государство – Кордовский халифат.
Ранее – до 929 года – Кордовский халифат был эмиратом, то есть полуавтономной провинцией обширного Аббасидского халифата. Основанное Аббасидами государство было крупнейшей империей своего времени – оно простиралось от Атлантики до Китая, и от Индийского океана до Аральского моря.
Любое христианское государство… да, что там отдельное какое-то государство, весь тогдашний христианский мир на порядок уступал Аббасидскому халифату и по площади, и по численности населения. Уступал христианский мир исламской империи и по качеству – в руках арабов оказались древнейшие культурные и торговые центры Египта, Месопотамии, Персии, Закавказья, Средней Азии, Пенджаба, Согдианы, Северной Индии с их неисчислимыми сокровищами и ресурсами. Под контролем арабов оказался важнейший – от Китая до Византии – отрезок Великого Шёлкового пути. Но, главное, арабы стали хозяевами Святой Земли и Гроба Господня, что по понятиям средневекового христианина перевешивало все остальные пункты.
Около 711 года арабы форсировали Гибралтарский пролив и высадились в Испании. Началась их экспансия в Европу. Но территориальные приобретения в Европе арабы отхватили уже на излёте своей пассионарности – это был тот кусок, который они ещё смогли проглотить, но уже не смогли переварить.
В «официальной истории» не понятно с чего угнездилась точка зрения, что путь арабам за Пиренеи преградил героический Карл Мартелл, отстоявший в 732 году свободу Европы в битве при Пуатье (не путать её с более известными событиями Столетней войны). Адептов этой версии ничуть не смущает, что арабы в тот год пришли не захватывать новые земли, а банально пограбить и Мартелл атаковал их, когда перегруженное добычей войско уже шло в обратный путь. А как показало дальнейшее развитие событий, арабы, ничуть не тревожась присутствия «спасителя Европы», хаживали через его владения до Женевы. То есть, поступательное их движение было остановлено не Мартеллом, а просто отсутствием у арабов желания двигаться дальше. Собственно, по этой причине они и Пиренейский полуостров захватили не полностью, а частично – дошли на севере до гор, где действия конницы оказались скованы, и остановились исключительно по своей воле, а не в виду героизма обороняющейся стороны.
Но в самой природе Аббасидского халифата уже были заложены и причины его погибели. Мусульманская империя была непропорционально вытянута в широтном направлении; продольные её размеры сильно превалировали над поперечными. Руководить таким монстром из единого центра было практически не возможно. Багдадским халифам (по карте прикиньте, где Багдад, а где Кордова!) вынужденно пришлось делегировать часть полномочий в регионы. Однако, укреплению связей между центром и провинциями эта мера не способствовала – у местечковой знати закружилась голова от идей сепаратизма: если дают часть власти, то почему бы не заполучить её всю?!
А Кордовский эмират был самой удалённой от Багдада провинцией. К тому же самой обособленной; чуждой метрополии не только по географическому положению, но и по духу. Сам Аллах велел ему первым отпасть от метрополии. Так и случилось: в 929 году эмир Кордовы провозгласил себя халифом. В историю он войдёт под именем Абд ар-Рахман III.
Поясню, что произошло. Халиф – это высший мусульманский титул; нечто аналогичное титулу Папы Римского у католиков. Халиф – это Наместник Пророка, так же, как Папа Римский – это Наместник Бога на земле. Халиф в идеале должен быть в мусульманском мире один, как и Папа Римский должен быть один в католическом мире. Абд ар-Рахман III этот идеал растоптал. И создал опасный прецедент, поскольку, если может быть два халифа, то почему бы и не появиться третьему. И третий появился более, чем скоро – халифами объявили себя египетские Фатимиды. И понеслось…
Чтобы пойти на такой шаг, какой сделал Абд ар-Рахман III, надо обладать некоторыми качествами. Во-первых, чётко представлять последствия – а они, в случае неудачи, были бы таковы: обструкция со стороны всего остального исламского мира, религиозное проклятие и растерзание озверелой толпой фанатиков либо жалкое конспиративное существование в эмиграции. Во-вторых, быть абсолютно уверенным в своих силах – опять же, в случае неудачи, рискованная выходка была чревата войной против Багдада. В-третьих, иметь преданных единомышленников, поскольку в одиночку такие дела не делаются и попытка провозгласить себя халифом без предварительных консультаций с государственной элитой и армейской верхушкой окончилась бы скоропостижным отрешением от должности в связи с обострением психического заболевания.
К тому же у Абд ар-Рахмана III были ещё и личные причины комплексовать перед подданными – внешность. У Абд ар-Рахмана, по свидетельствам современников, были голубые глаза, белая кожа и блондинистые с рыжеватым отливом волосы. Понятно, что со столь арийской внешностью агитировать арабов на противоправные действия против Наместника Пророка чревато было быть не так понятым.
Но у Абд ар-Рахмана была чёрная краска для волос; была армия, обкатанная в боях с христианами; был Гибралтар, отделяющий его от остальных братьев-мусульман; а, главное, были состоятельные друзья и советчики – евреи. В момент духовных метаний эмира-раскольника они оказались рядом, поддержали добрым словом, укрепили дельным советом и, кряхтя, дали денег на авантюру. Понятно, не за просто так – как только Абд ар-Рахман стал халифом, евреи подмяли под себя все финансы и всю внешнюю политику его государства.
Доверенным советником Абд ар-Рахмана III стал андалусийский еврей Хасдай ибн Шапрут. Только национальность помешала ему официально получить должность главного визиря. В утешение халиф сделал его министром иностранных дел и таможни и назначил главой всех евреев халифата. И ибн Шапрут развернулся так, что по признанию самих евреев, для иудейской культуры в Кордове при Абд ар-Рахмане III начался «золотой век».
По своим дипломатическим каналам ибн Шапрут установил связь с соплеменниками не только по всему Средиземноморью, но и в Месопотамии. Выгода от подобных контактов получилась взаимной: халифат снабжался разведданными, а диаспоры получали финансирование на собственные нужды и на лоббирование его интересов (а то и на откровенную подрывную деятельность – это уже по ситуации!).
И Иегова наградил труды своего верного слуги! Около 954 года от хорасанских купцов ибн Шапрут узнал о существовании далеко на востоке иудейского государства. Государство называлось Хазария.
На удачу, разузнав от византийцев ориентировочное месторасположение Хазарского каганата, ибн Шапрут послал с доверенным лицом письмо тамошнему правителю. И получил ответ от иудейского царя Иосифа. Хазарский правитель рассказывал о своей стране, бахвалился количеством данников, выражал надежду на сотрудничество и даже приглашал ибн Шапрута в гости.
Растроганный Хасдай тут же настрочил ещё одно послание и баснословно оплаченный гонец без промедления помчался в Хазарию. Однако, на второе письмо ибн Шапрут ответа не получил, поскольку оно не нашло своего адресата – грозной июльской ночью 965 года тот пропал без вести при попытке сбежать из окружённого Святославом Итиля. А письмо Иосифа Хасдаю ибн Шапруту стало единственным подлинным хазарским документом, дошедшим до наших дней!
Впрочем, у ибн Шапрута и дома нашлись дела. В тот год, когда он отправил в Хазарию своё второе письмо, его покровитель Абд ар-Рахман III скончался. Халифом Кордовы в 961 году стал его сын ал-Хакам II. Он был намного старше Святослава, на трон он взошёл в возрасте 46 лет, но получилось так, что править им пришлось в одно и то же время.
Абд ар-Рахман оставил сыну цветущее хозяйство. Христиане сидели у себя в горах на севере и боялись высунуться, поскольку у армии халифата было над ними разгромное военно-техническое превосходство. Конкурирующие халифы из династии Фатимидов были до поры увлечены внутренними разборками и отношений старались не обострять. Появлялись иногда на побережье викинги, но их набеги имели спорадический характер, ощутимого урона не наносили и легко отражались местными ополченцами.
Ал-Хакама II такое положение дел, видимо, чертовски радовало, поскольку к военному делу он не тяготел совсем. Больше всего ал-Хакам любил читать книжки. Его коллекция книг составила более 400000 (четырёхсот тысяч!) томов и стала самой большой мусульманской библиотекой. Волей-неволей придётся провести сравнение и с развитием книгочтения в христианском мире. Так, вот, когда Анна, дочь Ярослава Мудрого, приехала в 1051 году к своему суженному Генриху I и привезла с собой (с варварской Руси!) несколько сотен книг, то это произвело при французском дворе полный фурор. И почти 600 лет «библиотека Ярославны» считалась во Франции не просто большой, а огромной! Теперь понятно, что, видимо, не с тем сравнивали…
Одним словом, правление ал-Хакаму II досталось – дай Бог каждому! Враги боятся, подданные процветают, сам предаёшься любимому хобби. Беда подкралась, как водится, откуда не ждали.
Династия кордовских Омейядов на ал-Хакаме едва и не угасла. По совсем неожиданной причине – ал-Хакам был конченым гомосексуалистом. У него даже гарем был укомплектован мужчинами, а не женщинами. На престол, как мы помним, он вступил в возрасте более, чем зрелом, если не сказать предпенсионном и только тут выяснилось, что за свои 46 лет женщину он даже не нюхал. Сексуальные предпочтения, понятно, дело личное, но не в том случае, когда правителю требуется наследник, а династии – продолжение.
Выкрутиться помогли опять же друзья-евреи – разыскали где-то мужеподобную бабищу с каким-то гормональным нарушением, от которого у неё даже усики пробивались, вырядили в мужскую одежду и, усыпив бдительность ал-Хакама щедрой дозой опиатов, подложили её под халифа. Своими силами или с посторонней помощью – то нам не ведомо – горе-любовники с поставленной задачей справились. В 966 году у них родился сын Хишам (будущий халиф Хишам II); его отцу на момент его рождения исполнился 51 год и других детей после себя он не оставил.
Умер ал-Хакам II 16 октября 976 года, в возрасте 61 года. Умер так же, как и прожил – спокойно и размеренно, в окружении любимых книг и своего голубого гарема. Продолжительность его жизни составила фактически две жизни Святослава. Судить его будем не мы, а Аллах – мы же себе всего лишь позволим оспорить Экклезиаста и заявить, что живая собака не всегда лучше мёртвого льва!
Как упоминалось, арабы делили Пиренейский полуостров с христианами. На голову разгромленные на равнине, они откатились на север и закрепились в гористой местности. А когда идальго поняли, что арабская кавалерия в горы не полезет, то вспомнили про гордость, залихватски закрутили усы, извлекли на свет божий изрядно потоптанную арабскими скакунами свою дворянскую спесь и… сцепились друг с другом, не найдя лучшего применения своим амбициям.
Из-за отсутствия согласия в своих рядах почти 200 лет христиане Испании так и не смогли организовать единый антиарабский фронт. Отдельные самостийные царьки месились то с арабами, то с басками, то между собой. Как в калейдоскопе возникали и рассыпались микроскопические королевства-однодневки. Порой какому-то удачливому полевому командиру удавалось привести всех к общему знаменателю, но его государство, как правило, ненадолго переживало своего основателя. Так, не успел король Альфонсо III остыть, как его сыновья разодрали сколоченное отцом королевство Астурия на части. Заново слепил их Ордоньо II – его новообразование стало называться Королевство Леон и Астурия.
К тому моменту, когда на Руси всю полноту власти принял на себя Святослав, Леоном и Астурией правил король Санчо I Толстый из династии Пересов. Причём, правил он уже во второй раз!
Претензии Санчо начал предъявлять ещё в 951 году, когда на престол Леона и Астурии взошёл его сводный брат Ордоньо III. На всё королевство он не претендовал, но потребовал выделить себе солидный удел с широкой автономией. Понятно, Ордоньо братца с такими требованиями погнал в три шеи.
Несостоявшийся правитель… расплакался и побежал жаловаться бабушке! Пухлый мальчуган всю жизнь был любимым внуком королевы Тоды Аснарес, фактической правительницы Наварры. Волевая старуха, цепко державшая под контролем своего сына короля Наварры Гарсию I, внучкá встретила с распростёртыми объятиями, успокоила, накормила конфетами и предоставила в его полное распоряжение армию Наварры. Дожёвывая конфеты, Санчо Толстый объявил мятеж.
Впрочем, громкими манифестами всё поначалу и кончилось. Мятежник целый год прожил у бабушки в Наварре, не предпринимая ровным счётом ничего. И так просидел бы он под бабкиной юбкой до конца своих дней, если бы неожиданно Ордоньо III-му не изменил ближайший соратник кастильский граф Фернан Гонсалес. Два оппозиционера снеслись между собой и объединённые войска Кастилии и Наварры выступили на короля Леона и Астурии.
Ордоньо перехватил их у Сан-Эстебан-де-Гормас и наподдал так, что только пыль пошла! После разгрома Гонсалес на коленях пополз к Ордоньо III вымаливать прощение, Гарсия I несолоно хлебавши вернулся домой, а Санчо поехал к бабушке – куда же ещё?!
Четыре года от Санчо не было ни слуху, ни духу. Но осенью 956 года Ордоньо III скоропостижно скончался и чаемая корона сама собой неожиданно свалилась на его непутёвую голову. Самыми почётными гостями на коронации были, разумеется, наваррские родственники новоиспечённого монарха и боевой друг граф Кастилии Фернан Гонсалес.
Своё первое правление Санчо начал с репрессий против сторонников покойного Ордоньо III и свёртывания всех его начинаний. Под горячую руку попал даже мирный договор, заключённый между Ордоньо III и Абд ар-Рахманом – Санчо разорвал его и тут же получил войну с арабами. К которой оказался не готов ни как правитель, ни как воин.
Своё прозвище – Толстый – он получил не зря. Из-за ожирения Санчо I даже ходил с трудом, не говоря уже о том, чтобы упражняться в воинских искусствах. Верхом он тоже ездил мало – его тушу выдерживал не каждый конь. Как военноначальник, Санчо, просидевший всю свою сознательную жизнь под юбкой у бабуси, был никакой, а полководцев Ордоньо, тех самых, что побили его у Сан-Эстебан-де-Гормаса, он репрессировал. В результате арабы прошлись по Леону и Астурии беспрепятственно, разорив всё, что можно. Эта неудача вызвала недовольство знати и полный подрыв авторитета короля у простонародья. Ни у тех, ни у других Санчо I не вызывал более ничего, кроме усмешек.
Заговор составил экс-сподвижник и мнимый друг короля Фернан Гонсалес. Он выдвинул кандидатом на престол своего зятя – по имени тоже Ордоньо. Крупные доны моментально поддержали Гонсалеса и его зять стал королём Ордоньо IV. Низложенный Санчо вынужден был бежать. Куда? Разумеется, к бабке.
Королеве Тоде пришлось искать союзников против вчерашнего союзника. На Пиренейском полуострове таковыми могли быть только иноверцы-арабы. К ним и обратились, ничуть не смутившись ни различий в вероисповеданиях, ни недавнего вооружённого противостояния.
В Памплону, столицу Наварры, прибыл хорошо нам знакомый Хасдай ибн Шапрут. И так вскружил голову разными посулами, что бабка с внуком мигом помчались в Кордову на аудиенцию к Абд ар-Рахману III. Да, ещё, прихватили с собой безвольного наваррского короля Гарсию Санчеса, оставив свою страну вообще безо всякого управления!
Абд ар-Рахман встретил делегацию по-восточному радушно, заверил в своём расположении и пообещал дать армию для восстановления Санчо Толстого на троне Леона и Астурии. За услугу попросил сущую безделицу – 10 пограничных крепостей по реке Дуэро. 10 – так 10! Санчо, не читая, подмахнул договор и весной следующего 959 года повёл армию мусульман на своё королевство.
Тут, опять же надо пояснить что произошло. До Санчо все междоусобицы доны вели исключительно собственными силами. Санчо Толстый стал первым, кто привёл на христианские земли для участия в междоусобице войско неверных!
Шок это произвело такой, что знать предпочла снова признать Санчо I королём – лишь бы по-быстрее спровадить от себя арабов. А арабы не только посадили на царство в Леоне и Астурии зависимого от халифа правителя, но и произвели рекогносцировку – до этого так глубоко проникать в христианские земли им не удавалось.
Низложенный Ордоньо IV около года партизанил в восточных районах страны, пока их не оккупировали наваррцы Гарсии I. Видя, что кольцо вокруг него сужается, Ордоньо по проторенной Санчо и его бабкой тропинке сбежал к Абд ар-Рахману III. И тоже был принят, обласкан, и припасён в Кордове на всякий пожарный случай.
К весне 961 года все очаги сопротивления были подавлены и власть Санчо I реставрирована на всей территории королевства. А 15 ноября того же года скончался благодетель Санчо Толстого кордовский халиф Абд ар-Рахман III.
На коронацию наследника Абд ар-Рахмана ал-Хакама II Санчо отправил представительную делегацию, которая сообщила новому халифу пренеприятное известие, что выполнять обещания, данные Абд ар-Рахману и отдавать крепости Санчо не собирается. Это означало войну.
Сперва кордовская дипломатия попыталась заслать в тыл Санчо пригретого при кордовском дворе Ордоньо IV. Правление Санчо шло ни шатко, ни валко, талантами администратора он не обладал, недовольство им росло и халифский МИД рассчитывал посредством Ордоньо инициировать восстание. Однако, Ордоньо неожиданно скончался и проект свернулся сам собой.
Воспользовавшись передышкой, Санчо стал делать то, что у него получалось лучше всего – лихорадочно искать союзников. И по инициативе первого короля, приведшего на христианские земли мусульман, впервые была создана коалиция христианских государей Испании, призванная эти самые земли от этих самых мусульман защитить. В антиисламский блок вошли король Санчо I Толстый (Леон и Астурия), король Гарсия I Санчес (Наварра), граф Фернан Гонсалес (Кастилия), графы-соправители Боррель II и Миро I (Барселона). Одни и те же персонажи перетасовались в новом раскладе.
Поход против них возглавил ал-Хакам II лично. Коалицию христианских государей он расколошматил под злосчастным для Санчо Толстого Сан-Эстебан-де-Гормасом, после чего убыл в столицу, предоставив добивать христиан своим полководцам. Те два года громили христианских государей и поодиночке, и вместе, и в разных комбинациях. Результатом войны стало то, что в тот год, когда Святослав сокрушил Хазарский каганат, христианские государи подписали с ал-Хакамом II унизительный мирный договор, по которому передавали Кордовскому халифату обещанные 10 крепостей и сверх того облагались данью.
После этого разгрома Санчо I впал в полную прострацию и от государственных дел самоустранился. Военные неудачи и бездействие короля привели уже не к простому раздражению, а к неприкрытой ненависти. В 966 году против него восстала Галисия. Нехотя Санчо Толстый отправился подавлять мятеж, но у мятежников уже был план не допустить очередного кровопролития. Санчо I заманили на переговоры, где он был отравлен.
В том же году арабы вторглись в Наварру, чтобы поторопить Гарсию I Санчеса с выполнением обязательств по позорному договору. В результате Гарсия не только выплатил контрибуцию, но и лишился части своих земель. После этого воинский пыл короля Наварры поостыл, и остаток жизни он посвятил государственному строительству. Умер он своей смертью в 970 году.
По роковому стечению обстоятельств в тот же год упокоился и вечный бунтарь и хронический мятежник граф Кастилии Фернан Гонсалес. На него разгром 965-го года тоже подействовал отрезвляюще. Он отошёл от политических интриг и стал жить анахоретом у себя в Кастилии. В последние годы жизни имя его фигурирует только в хозяйственных документах.
Совпадения на этом не заканчиваются. Рок словно преследовал участников коалиции христианских государей. Санчо Толстый умер 19 ноября 966 года, а двадцатью днями ранее, 31 октября без видимых причин скончался барселонский граф Миро I. Единоличным правителем Барселоны стал Боррель II.
С какого перепугу графы Миро и Боррель полезли в испанские разборки историки гадают и поныне. Дело в том, что в описываемое время Барселона принадлежала не Испании, а Франции. Вернее, Западно-Франкскому королевству.
Графство Барселона было центром Испанской марки – буферной зоны между европейскими владениями арабов и империей Карла Великого.
У Карла это вообще было фирменным стилем – там, где победоносные франки под его чутким руководством получали по бровям, он повелевал создавать полосу выжженной земли шириной в несколько конных переходов, чтобы банально отгородиться от лютых супостатов. Население из полосы отчуждения выселялось (либо утилизировалось как-то по-другому), хозяйственная деятельность воспрещалась (чтобы в случае вторжения вражескому войску нечем было питаться). Эти мёртвые зоны, украшенные только сторожевыми постами и назывались марками. И было таких марок довольно много – Испанская, Бретонская, Сорбская, Сакская, Датская, Вендская, Восточная… ну, а по количеству пограничных марок можно приблизительно судить сколько раз, где и кем Карл Великий бывал бит!
Тут надо сказать, что версию о «великости» Карла Великого сочинили придворные лизоблюды, а последующие поколения исторических подхалимов стали её тупо ретранслировать. А если деяния Карла изучать непредвзято, то легко выясняется, что «Великого» лупили со всех рук. На западе его громили арабы, баски и бретонцы; на севере – фризы, даны и саксы; на востоке – авары, болгары, славяне-моравы и славяне Само. И как полководец Карл проявил себя преимущественно не на внешних, а на внутренних фронтах. Например, против сакских ополченцев-язычников полководческий гений Карла воссиял во всей красе. Правда, христианский джихад против саксов затянулся у Карла почти на всю его сознательную жизнь, на 33 года, но сомнений в «великости» Карла этот факт у историков не вызывает.
Все крупные победы Карла тоже отдают каким-то душком, который несколько портит его растиражированный образ рыцаря без страха и упрёка. Над теми же саксами Карл одержал верх только благодаря тому, что привлёк к войне против них дружественных славян-ободритов (мать Карла была ободритской княжной). Причём, «наихристианнейшего из королей» ничуть не смутило то, что ободриты являются матёрыми язычниками и их участие в христианизации саксов выглядит несколько странно. Аварский каганат он разгромил только потому, что всю грязную работу сделали за него болгары хана Крума. Лангобардов смял после того, как в тылу у них активно поработала папская «пятая колонна». Бретонцев одолел, воспользовавшись смутой среди их вождей. Баварцев удушил блокадой. Датчан остановил, подло подослав наёмного убийцу к Готфриду Датскому…
Ну, и, наконец, совершенно затирается в биографии Карла и тот факт, что этот человек сделал больше, чем кто бы то ни было в деле раскола христианской церкви. Мы уже говорили, что по тогдашним понятиям халиф у мусульман должен был быть один, как Папа Римский у католиков. Но по тем же понятиям в христианском мире допускалось наличие только одного императора. Такой император уже был – император Византийской империи. Короновать императора мог только Патриарх Константинопольский и Вселенский. Но со светской точки зрения, Патриарх Константинопольский и вся церковная верхушка являлись подданными византийского императора. А по бытовавшему тогда правилу «вассал моего вассала – мой вассал», получалось, что раз Патриарх является вассалом императора, то и все подвластные ему христиане автоматически становятся подданными императора. При таком раскладе Патриарх становился духовным, а император светским вождём всего христианского мира.
Карлу страсть как хотелось самому стать императором, но вакансия уже была занята! Оставалось либо сместить византийского базилевса и занять его место, либо создать собственную «карманную» церковь, прикормленный иерарх которой согласился бы возложить императорскую корону на Карлову голову. Свои способности победитель саксов оценивал, видимо, трезво и понимал, что занять константинопольский престол у него шансов нет, поэтому он сделал ставку на римского первосвященника. Собственно, с этого момента и началось возвышение римских епископов и формирование папства в том виде, в каком знаем его мы теперь, а восточно-православное и западно-католическое направления христианской церкви стали антагонистами.
Для «наихристианнейшего из королей» благо церкви, во имя которой он складывал пирамиды из отрубленных языческих голов, оказалось ничем по сравнению с его собственным мелочным гешефтом. Зато Карл добился своего – на Рождество 800 года он был коронован Императором Запада. А если может быть два императора, то почему бы и не появиться третьему? Здесь вспомните, сколько императоров было в 1913 году…
Император Запада умер в 814 году. Его империя пережила его менее, чем на 30 лет – в 843 году внуки Карла Великого разорвали её на части. Фактически распад, впрочем, осуществился гораздо раньше, а в 843-м его закрепили юридически.
Империя Карла дробилась на три королевства: Восточно-Франкское – к востоку от Рейна; Срединное – полоса земель от Северного моря до Италии вдоль Рейна и Роны; Западно-Франкское – к западу от Рейна. Процессы распада, однако, этим не завершились, а только начались.
Первым на Италию, Бургундию и Лотарингию развалилось в 855 году Срединное королевство. Оно, хотя и представляло собой сугубо искусственное образование, надёрганное из разнородных земель, населённых чуждыми друг другу этносами, было далеко не самым проблемным. Куда хуже дела обстояли в Западно-Франкском королевстве.
В отличие от остальных частей империи Карла в Западно-Франкском королевстве франки не имели этнического перевеса. Более того, составляли ничтожный процент по сравнению с преобладающим населением галльского происхождения. Стабильности не добавляло и ближайшее окружение. На юге из-за Пиренеев довлела постоянная мусульманская угроза и безобразничали баски. На западе оставалась непокорённой Бретань. А помимо этого Западно-Франкское королевство стало просто проходным двором для викингов.
Пока внуки увлечённо делили наследство дедушки Карла, в тот же самый 843 год случилась вещь беспрецедентная – викинги не ограничились обычным налётом, а решили остаться. Заняли в устье Луары остров Нуармутье и организовали там свою базу. Идея понравилась и варяги стали обосновываться более основательно. Дело кончилось тем, что в 911 году их предводитель Роллон основал Нормандию.
Первую серьёзную попытку сбросить норманнов в море предпримет в 963 году король Западно-Франкского королевства Лотарь.
Лотарь был на год старше Святослава. Королём он стал в 12 лет, когда в 954 умер его отец Людовик Заморский. Мать будущего короля Герберга Саксонская, понимая, что без поддержки её сыну трона не видать, лично поехала к авторитетному и могущественному герцогу Гуго Великому. Пожаловалась на судьбу, разрыдалась… Гуго как мог утешил убитую горем вдову и, правда, сделал Лотаря королём.
Однако, как не сложно догадаться, двигало им не только чувство сострадания. Гуго несовершеннолетнего монарха сразу «приватизировал». Поселил мальчишку вместе с матерью в своих владениях и, прикрываясь его именем, стал обтяпывать собственные делишки.
Уже на следующий год Гуго Великий, взяв Лотаря, как знамя, отправился выкорчёвывать сепаратистские настроения в Аквитании, а заодно добывать себе титул герцога Аквитанского. Сепаратистов вроде бы как побили и даже заставили приползти на коленях и дать заложников, но искомого титула Гуго не получил. Более того, карательное мероприятие только подтвердило аквитанцам правильность выбранного ими курса и с этого момента раскол между северной и южной частями Западно-Франкского королевства стал неизбежен.
А на следующий год Гуго Великий умер. Юному королю в это время едва исполнилось 15 лет, что тоже не очень-то много для самостоятельной государственной деятельности. И вдовствующая королева Герберга вновь нашла сильное мужское плечо, на которое можно было опереться – она обратилась к своему брату германскому королю Оттону I. А Оттону не давали покоя лавры Карла Великого и он как раз занимался сколачиванием собственной империи. Предложение Герберы он счёл подарком судьбы, поскольку перед ним замаячила реальная перспектива восстановить империю Карла в её исторических границах.
Фактически, при племяннике Оттон стал регентом и под его контролем Лотарь находился до самой его смерти. Это сказалось на внутренних качествах короля франков – он до конца дней своих оставался инфантильным недотёпой.
Возжелав воинской славы, он в 963 году ввяжется в упомянутую выше авантюру против герцога Нормандии Ричарда I Бесстрашного. Ричард вызовет из Дании на подмогу своего союзника Харальда Синезубого и совместными усилиями они раскатают Лотаря так, что ему придётся покупать мир на всех, продиктованных победителями условиях.
В год, когда Святослав разгромит Хазарский каганат, Лотарь тоже предпримет победоносный поход. Зализав раны, полученные им в Нормандии, нового противника он выберет себе более осмотрительно. По большому счёту, это был даже не внешний враг, а собственная отколовшаяся провинция – Фландрия. Воспользовавшись смертью графа Арнульфа I и анархией, неизбежно сопровождающей переход власти, Лотарь вторгнется во Фландрию и овладеет Аррасом, Дуэ и Сент-Аманом. До самой своей смерти в 986 году Лотарь ни одной военной победы больше не одержит!
Можно много рассуждать о роли личности в истории, но пример прямо перед нами. Ничтожества, которым досталось Срединное королевство, уничтожили его в первом же своём поколении. Посредственности, правившие Западно-Франкским королевством, развалили всё, что можно так, что когда в 987 году Западно-Франкское королевство выродится во Францию, реальная королевская власть будет распространяться только на территорию, не превышающую современный департамент Иль-де-Франс. Ну, а то, что Восточно-Франкское королевство окрепнет и расширится исключительная заслуга одного человека – Оттона I.
Когда Оттон взошёл на трон, ему было примерно столько же лет, сколько будет Святославу, когда тот станет единовластным правителем Руси. Восточно-Франкское королевство было не менее беспокойным, чем Западное и Срединное. Границы его постоянно проверяли на прочность гиперактивные соседи, а внутри шло брожение самостийников. С этого молодому королю и пришлось начинать.
Перво-наперво, надеясь воспользоваться неустроенностью новой власти, на земли Оттона напали славяне и венгры. А как только их отразили, начались мятежи крупных феодалов. И практически 20 первых лет своего правления Оттон занимался исключительно «укреплением вертикали власти».
Основой независимости в те времена было землевладение и мощь феодала прямо пропорционально зависела от площади принадлежащих ему земель. Нефтью тогда торговать ещё не научились, основные блага производила мать-сыра земля и чем её было больше, тем большее количество солдат мог прокормить землевладелец. Оттон разработал нехитрую, но безотказную схему борьбы с крупными феодалами. Громил их поодиночке, а затем вынуждал передавать подавляющую часть владений церкви. В результате самыми крупными землевладельцами в стране стали церковь и сам король, а светское крупное землевладение оказалось фактически ликвидированным.
И только основательно зачистив тылы, Оттон занялся внешней политикой. В августе 955 году в битве на Лехе он разгромил венгров, а два месяца спустя сильно потрепал венедов.
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
| ГРУМДАС | Дата: Пятница, 24.06.2011, 19:05 | Сообщение # 20 |
|
Генералиссимус
Группа: Пользователи
Сообщений: 805
Поблагодарили: 11
Репутация: 4
Статус: Offline
|
Чижов Владимир Александрович. «Иду на Вы!»
«Иду на Вы!»
Что известно нам, поколению, живущему в ХХI веке, об истории Древней Руси? Пожалуй, на слуху только имена, хорошо знакомые по произведениям литературы и искусства: Владимир Красно Солнышко, князь Игорь, его жена Ярославна, Александр Невский, Ярослав Мудрый… С раннего детства известны строки великого поэта А.С.Пушкина: «Как ныне взбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам…». Перед глазами возникают картины языческой тризны, которые переносят нас во времена зарождения Киевской Руси. Смерть Игоря, прозванного Старым, от рук врагов. Месть древлянам великой воительницы полновластной правительницы государства княгини Ольги. Войны с внешними врагами и междоусобицы. Вот, пожалуй, и всё.
Однако, история России знает много примеров, когда люди совершали подвиги во имя Родины, не ища личной славы для себя, а выполняя свой нравственный долг. Их имена были хорошо известны современникам, но со временем отступили в полумрак, уступив место сиюминутности и новым героям, может быть более выдающимся деятелям, а может быть и более тщеславным.
Князь Святослав – сын Игоря и Ольги, внук Олега. Что нам известно о нём? Историческая справка кратко и безлико повествует об основных события его жизни: 942 год — летопись свидетельствует о рождении Святослава; 964 г. — начало походов Святослава из Киева на Оку, в Поволжье, на Северный Кавказ и Балканы; 965 год — Святослав разгромил Хазарский каганат; 967 год — Святослав воюет с Болгарией; 970—971 годы — посадив княжить на Руси своих сыновей, Святослав в союзе с венграми, болгарами и др. ведет войну против Византии; 972 год — Святослав убит печенегами у Днепровских порогов. Вот и всё. Каким же человек был князь Святослав?
Говорят, что ребенок — это мягкий воск в руках искусных лепщиков, прежде всего отца с матерью. Первые впечатления, полученные в раннем детстве, формируют человека, содействуют становлению его характера, вырабатывает его отношение к будущему: или ребенок принимает, как свое, родительский пример, или резко отторгает его от себя.
Святослав первый из правителей Киевской Руси доказал всем — и своим подданным, славянам, и внешнему миру — что его государство, его великокняжеская власть существуют не зря, что не напрасно его государство протянулось от моря и до моря, с Севера на Юг, вольно раскинулось на Восток и Запад. Рассказы о походах отца, потрясение от его смерти, месть матери за эту смерть — месть неотвратимая и беспощадная — навсегда войдут в душу Святослава символами веры, примерами для подражания. Но запомнит он и несправедливость отца по отношению к людям, запомнит коварство матери, мстившей за мужа, чья свирепость превысит святое право ответить ударом на удар. Он войдет в историю как князь-полководец, князь-воин, пре¬дупреждавший врагов о скором своем приходе и грядущих битвах загодя — его знаменитое "Иду на вы!" станет с тех пор боевым кличем славян, прямых и храбрых, сильных и искренних. Он верил в себя, свято чтил свое слово, верил чужим клятвам. Слово, он считал, частью души, раз произнеся его, ты должен держать его, не жалея для этого ничего. О подвигах отца неторопливо рассказывали ему боевые побратимы князя Игоря, обучавшие воинскому искусству молодого княжича. Навсегда он усвоил истину: чем выше человек стоит над другими людьми — тем строже с него спросится. Князь выше всех — с него и спрос особый. Ребёнок запомнит, что, единожды отступив с прямого пути служения миру, ты можешь погибнуть. И даже, если не погибнешь телесно, - будешь умирать ежечасно, готовясь к воздаянию за совершенное. Надо жить с собой в ладу, по совести, и тогда смерть — не наказание, а лишь миг, когда тебе не повезет в бою, когда твое воинское искусство столкнется с искусством большего мастера, и ты это поймешь лишь в самый последний миг. Святослав подтвердит, что человек сам выбирает и решает свою судьбу, сам себя судит и сам себе, по сути дела, выносит приговор. Рано лишившись отца, сохранив о нем лишь смутные воспоми¬нания, Святослав всегда будет считать Игоря, прозванного Старым за долгие годы державной работы, примером служения Руси.
Ко времени смерти отца над молодым князем уже были совершены «постриги» (обряд, шедший с седой старины и заключавшийся в по-стрижении головы кругом под гребенку, с оставлением будущего запорожского оседельца, и первом сажании на коня). Новгородцы потребовали Святослава к себе, объясняя, что не привыкли жить без князя. Ольга уважила свой богатейший удел. А дружина в новой обстановке окончательно взяла в свои руки воспитание нового своего вождя. И он вырос дружинником. «Когда князь вырос и возмужал, - говорит о нем летописец, - он начал вокруг себя собирать много храбрых воев, ибо и сам был храбр, как пардус (леопард), и потому много воевал. Котлов с собой не возил, но, тонко изрезав конину или зверину, испекал на углях и ел. Шатров у него не было; ложась спать, клал под себя потник, положив седло под голову. Таковы были и его вой». Святослав в жизни руководствовался своими принципами, выражаясь современным языком, своим «кодекс чести».
Во-первых, смысл жизни – война. Во – вторых, мерило деяний – честное слово, высший идеал — слава воина, верного своим боевым побратимам. Это видно даже в том, что, когда Ольга, приняв христианство, начала уговаривать сына последовать ее примеру. Но он отказался, сославшись на то, что дружина, не принимавшая новую веру, будет смеяться над ним. И тем самым показал, что воинское братство дороже ему родной матери. И Ольга смирилась. В-третьих, враг знает, что нет ему спасения: «Иду на Вы!». В-четвертых, покоренных привечай, но не возвеличивай — иначе это будет дурным примером для собственной земли. В-пятых, сопротивляющихся — убей, но без мук; пусть их доблесть будет награждена высшим отличием вои¬на — мгновенной смертью в бою. В-шестых, если слаб сам — скрой это, не можешь скрыть — преувеличь эту слабость, дабы враги польстились на твою беззащитность. Раз обжегшись на молоке — в дальнейшем они будут дуть на воду.
Вооруженный знанием этой мудрости, он пройдет далеко на Восток, Юг и Запад, приумножая свои бесчисленные победы, славя Землю Русскую.
Шел 964-й год. В начале бесконечной череды своих походов Святослав пошел на Волгу. Пятьдесят лет назад здесь, в битвах с хазарами, буртасами и болгарами погибла почти вся рать его отца, возвращавшаяся из Каспийского похода. По дедовским законам Русь не могла оставить без отмщения своих обидчиков и должна была помнить о сем долге до третьего колена. Дети и внуки погибших шли огнем и мечом напомнить о прошлой — воистину смертной! — обиде. Святослав шел, как преемник великого князя Игоря, смыть позор, лежавший на его предшественнике, и как сын шел мстить врагам своего отца. Этот первый его поход был единственным, когда в дела войны вмешались понятия чести и долга. В дальнейшем военные действия будут вестись исходя из «славы и пользы».
Первой под его мечом пала Волжская Булгария, потом так же поступил князь и с буртасами — города были взяты на копье и сожжены, жители — рассеяны. А затем пришла очередь Хазарского каганата.
Хазары, гордые столетиями предшествующей воинской славы, решились, несмотря на печальную участь булгар и буртасов, на открытую битву. Сражение произошло недалеко от хазарской столицы — Итиля. Навстречу Святославу вышло величественное войско, ведомое самим кага-ном, показывающимся на глаза своим подданным лишь в особо исключительных случаях. Правитель понимал, что в этом бою решится участь Хазарин: быть ей или пасть, не было другого войска, за спиной лежала беззащитная столица.
Да, неприятель противопоставил Святославу все, что мог собрать. В первых рядах войска были "черные хазары", легкие конники, не носившие в бою кольчуг, вооруженные лишь луками и копьями-дротиками. Начиная бой, они засыпали противника железной пылью стрел и дротиков, расстраивая порядки наступающих. Сзади них располагались "белые хазары" — тяжеловооруженные всадники в железных нагрудниках, кольчугах, шлемах; хазарская знать и их дружины, всецело посвятившие себя войне, хорошо владевшие оружием, с которым почти никогда не расставались. Они должны были ударить после первого успеха и вырезать дрогнувшее войско неприятеля. Здесь же была и гвардия хазарского царя — наемники! В городе скопилось пешее ополчение.
Русские двинулись вперед монолитной стеной щитов, стрелы и дротики отскакивали от этой стены. И великая держава, веками заставлявшая трепетать славянские земли, пала: жители спешно покидали города, остатки
чудом уцелевшего войска бежали на пустынные острова, понимая, что в степи не скроешься — несколько облав врага, и ты — либо мертвец, либо раб. Дружина, ведомая Святославом, пошла к древней столице каганата, Семендеру, после разгрома которой Волга смирилась.
Святослав с войском исчез в бескрайней степи. Вскоре русичи оказались у городов, запирающих Азовское море — Тмутаракани и Корчева. Города лишились хазарских наместников, не любимых местными жителями, которые вместе с дружинниками очищали от хазар крепостные стены. Так было заложено будущее русское Тмутараканское княжество.
Дальше в Крыму лежали беззащитные владения Византии, и их жители замерли в смертном ожидании, с ужасом представляя, что сделают с ними невесть откуда появившиеся у самых их границ варвары. Но Святослав не ударил — он хотел полной победы над каганатом. Повернув на север и оставив в тылу нетронутыми земли Империи, пройдя по Дону, русские обрушились на Саркел. Крепость была выстроена на мысу и с трех сторон омывалась Доном, вдоль четвертой были прорыты два глубоких рва, призванных защитить от наступления врагов. Саркел был взят штурмом, сожжен, а после почти в буквальном смысле стерт с лица земли. Оставив в захваченных землях малые дружины (а оставленным дружинникам в Тмутаракани — и особый наказ: тревожить Византию), Святослав вернулся в Киев.
Таким образом, 964—965 годы были годами бурной военной деятельности Святослава. Все земли, через которые он прошел за три года боев и походов, покорились ему. И лишь славяне-вятичи не захотели подчиниться победителю Каганата. Князю пришлось идти на них походом, и только после этого вятичи признали главенство Киева. Блестящими походами против хазар Святослав довершил борьбу Олега с хазарами и освободил из-под их власти славянские племена.
Византийский император Никифор Фока, помня, что варваров лучше всего смирять руками других варваров, решил, что на эту роль может подойти Святослав. И император, и Святослав помнили, что население Болгарии наполовину состояло из славян, так что эта страна могла стать частью государства Руссов. Это была цель, ради которой можно было преодолеть невозможное. Святослав и его дружина решили, что преодоление подобного им по плечу, и князь во главе десятитысячного войска пустился на ладьях в долгий путь.
В конце лета 967 года, когда Святослав уже приблизился к Дунаю и готовился произвести высадку, болгары узнали о своей судьбе. Каждый дружинник Святослава был мастер одиночного боя, а все вместе они отлично умели биться в строю. И теперь они еще раз доказали это. Русское войско выстроилось в некий многорядный монолит и железной волной ринулось на болгар. Те были разбиты.
968 год. Фактически все городки по Дунаю были в руках киевлян. Князь сел на место болгарских царей и стал управлять новой своей державой. Византийский император заключил с болгарами мир против общего врага и подговорил печенегов, часть которых привел в Болгарию Святослав, напасть на Киев, успокоив их тем, что войска князя далеко. Кочевники обложили Киев, но стоило малой дружине русичей подойти к городу и представиться передовым отрядом войска, как хан печенегов дрогнул и снял осаду города.
На Русь опять снизошло спокойствие, и вновь Святославу тесно стало на ней. После смерти матери он отправляется на Дунай, однако помня заветы княгини Ольги, поступает разумно: Святослав сажает своего старшего сына Ярополка в Киеве, Олега — у древлян, а Владимира — в Новгороде. Богатейшие и сильнейшие земли получили молодых князей — наместников великого князя. Это ещё больше должно было объединить государство в единое целое.
В августе 969 года русичи высадились на Дунае, сразу же их сторонников среди болгар стало больше. Понимая, что Византия не оставит его в покое — слишком близко Святослав был у ее порога — князь решил не ждать первого удара, и как только горные перевалы освободились от снега, ударил сам.
970 год. Власть в Царьграде сменилась. Понимая, что войны не избежать, Византия, копя силы, решила воспользоваться оружием слабого — дипломатией. Но это и оружие умного. Святослав отклонил условия греков, которые поняли, что русского князя сможет убедить в имперской правоте лишь блеск стали. Византийцам не везло. Русское войско сумело пройти тайными тропами и выйти на воинский простор равнин Фракии. Святослав бросил против засад из тяжелой конницы греков своих кочевников — и из охотников греческая кавалерия превратилась в дичь, почти покорно ожидающую, пока их не раздавит тяжелая кавалерия русичей. Войско славян продвигалось вперед к крепости Аркадиополь. Узнав о приближении противника, греки поспешно закрылись за креппостными воротами, надеясь, что Святослав начнет штурм с ходу, увязнет и будет разгромлен под ее стенами. Но этого не произошло.
В Македонии Святослав одержал еще одну победу, разбив вой¬ско провинции. И тут на его пути встали греки — но уже не воины, а дипломаты. Они обещали многое. Князь русичей поверил их слову, взял большой выкуп за завоеванное и незавоеванное, услышав торжественное обещание Византии не вмешиваться в дела болгарские, ушел обратно в свою новую дунайскую столицу. Но для Империи обещание было лишь пустым звуком, она тут же начала готовиться к новой войне.
12 апреля 971 года войско под предводительством Цимисхиея, быстро преодолев Родопы, появилось под стенами Преслава. Здесь находился лишь малый русский гарнизон под началом воеводы.
23 апреля греческое войско подошло к Доростолу, где находился с основными силами Святослав. Он верил, что главная защита воинов —храбрость. Его воины вышли в поле перед городом и встали в боевые порядки, перегородив дорогу к крепости новой стеной из своих щитов, копей и мечей. Эту стену двенадцать раз пыталась пробить тяжелая конница греков, и столько же раз она откатывалась назад. Святослав выстоял с пехотой против множества конных атак, не потеряв строя, и к вечеру увел своих воинов в город. Началась осада. Через два дня ворота Доростола вновь открылись — и на греческую кавалерию обрушилась русская конная дружина. Она провела с неприятелем равный бой, после чего спокойно удалилась. На следующий день пешее русское войско вышло в поле против сильнейшего противника и целый день билось с ним. К ночи победитель еще не был выявлен, наступило временное затишье — и Святослав даже не увел свои войска на ночь в крепость. Вернулся туда лишь утром — и его не преследовали.
Греки упорно продолжали осаду, Святослав столь же упорно сидел в Доростоле. Прошел месяц, пошел другой. 19 июля, в пол¬день, когда солдата тянет подремать после сытного обеда, дружина русичей напала на лагерь греков и сожгла все осадные орудия, а на следующий день с большими силами выступила из города и вновь билась с императорской конницей.
22 июля. Открылись ворота Доростола, и из них стройными рядами — хоть среди них было много раненых и больных — стали выходить воины киевского князя. Русичи, пройдя между башнями, возвышавшимися с двух сторон от входа в город, наглухо закрыли тяжелые створки ворот. Эти закрытые ворота ясно говорили, что для руссов обратного пути нет. Победить — или умереть. Святослав, ведя воинов в последний бой, напомнил, что сила русская была до сего времени непобедима. И что ныне и им надлежит либо победить, либо пасть со славой. Стыдно жить трусу, мертвым же стыда нет.
На этот раз удача отступила от Святослава — слишком долго был он ее любимцем. Поднявшийся из-за спин византийцев сильный ветер обрушил на его воинов стену косого дождя. И князь смирился — русичи разом повернулись и, «закинув назад щиты», пошли обратно к покинутому, казалось, уже навсегда Доростолу.
Император Цимисхей и князь встретились, поговорили немного и расстались навсег¬да: византийцы предупредили печенегов о том, что идет враг, дружина у него маленькая, а добыча большая. Весть соответствовала действительности. У русичей было много раненых, больных, ослабевших. Святослав отверг советы полководцев идти на конях, а не на ладьях, хотя, также как и его военоначальники, понимал, что кочевники не замедлят напасть на его караван. Русичи не ошиблись. Печенеги устроили засаду. Святослав, рубившийся в первых рядах в центре построения, где были собраны самые истощенные русичи, погиб, и впоследствии из его черепа печенеги сделали пиршественную чашу.
Святослав остался в памяти современников как храбрый воин, защитник Отечества, приумноживший его славу. Он умер, как жил, не прячась за чужие спины и смело глядя опасности в лицо. Умер таким, какими были и шедшие ему во след русские кня¬зья, его потомки, —- род за родом. Слишком смелые, чтобы пред кем-либо преклонить голову, слишком гордые, чтобы нечто каза¬лось им недостижимым. Правители-воины, всегда бившиеся впе¬реди своей дружины, своего войска со всеми теми, кто становился их врагом. Храбрость и военные подвиги Святослава и его войск были широко известны за пределами Киевского государства. Соседи искали с ним дружбы, просили помощи против своих врагов. Лично для меня Святослав – это в первую очередь человек, имя которого ассоциируется с понятием «честь», таким редким в наше время. «Иду на вы!» - вот девиз, с которым стоит жить, следуя заветам предков, не прячась за чужие спины, имея смелость отвечать за себя, за совершённые поступки, хорошие и плохие.
Авторы: Чижов Владимир Александрович
Возраст: 15 лет,
Руководитель объединения «Юный журналист» МОУ ДОД ЦВР поселка Паркового
педагог дополнительного образования
ДЕШЕВЫХ НАТАЛЬЯ АЛЕКСЕЕВНА
РАТНАЯ ДОБЛЕСТЬ РУССОВ и ПОСОБИЕ ДЛЯ ГЕРОЯ
|
| |
| |
